заморыш. Мне мерещится или ты кайфуешь? От тебя ничем не несёт, значит ты не пьешь. Ты нюхаешь дурман-пыльцу?
Вытаращив глаза, я медленно помотал головой.
– Ох, не верю я тебе, зелень подкильная.
– Не вру!
Дядя отошёл, бросая косые взгляды и подкручивая усы.
– Свистать всех наверх, – наконец рявкнул он, – из этой бухты курс один. Я не плаваю с учениками, которым не верю, – и покачал головой. – Пора провести обряд очищения!
– Нет, нет, нет, не надо? – испуганно проблеял я.
– Видать, ты о нём слышал, – обрадовался Оливье.
– Не надо, – еще тише забурчал я.
– Надо, Люся.
Я нахмурился. Ненавижу, когда коверкают моё имя. Само по себе Люсьен звучит вполне отвратительно. А Люся – ни в какие чары не лезет. Я бы обиделся, если бы не надвигающееся испытание. Про обряд дядя явно не шутил.
Сходив на камбуз, он принёс соль и отсыпал на палубу. Обходя вокруг стула, заключил меня в солёный круг. Мне ничего не оставалось, как тихонько сидеть, поджав ноги.
Покончив с просолкой, мастер Оливье припёр с кухни кастрюли. Наполнил водой из синей бочки и расставил за белой чертой.
Сходил в свою каюту и выволок огромное зеркало на колесиках, в оправе из чёрного дерева, местами потрескавшегося и сколотого. Поставил напротив меня, а сам спустился в трюм и притащил клок сена. Ещё вчера я кормил им какозу.
На мой многозначительный взгляд процедил сквозь зубы:
– Какозе не пригодится, она своё отплавала.
Я вздохнул, жаль животину.
Дядя вытащил из кармана чёрные, расшитые серебром перчатки и надел на руки. Расправил и посмотрел на меня.
– Поднять паруса! – бодро пропел он, протягивая мне сено. – Что смотришь? Плюй, давай.
Я плюнул, а что ещё оставалось, наплевать на всё и терпеть.
Скрутив солому со слюной, Оливье подошёл к зеркалу и принялся обводить моё отражение. Получалось не ахти, но, насколько я слышал, точность в таких церемониях не важна.
Закончив, дядя бросил солому под зеркало и встал за моей спиной. Я, зажмурившись, ждал. Он положил мне руки на затылок и забормотал.
– Открой нам то, что скрыто, око всевидящего.
Не выдержав, я подглядел. Моё отражение исчезло. Только не так, как Чёрный Эрлик с корабля. Совсем по-другому. Оно встало и ушло. Теперь в зеркале отражался стул и дядя с растрепанными по лысине волосами, часть соленого круга, кастрюли с водой и полкорабля. Прямо как на самом деле, только без меня.
Пока я отвлёкся от зеркальных перевоплощений, мастер Оливье ловко дернул меня за руки. Загнул их за спинку стула и со сноровкой, показывающей недюжинный опыт, связал меня. Особенно озаботившись тем, чтобы я не встал.
Тем временем отражение вернулось обратно и село на стул.
– Меня прокляли? – испугано завопил я.
Никогда не слышал, чтобы отражения разгуливали, куда
