ей письмо и, когда она прочитала его, сунул себе в карман.
– Итак, какие предложения, кроме высказанного Курцвайлем, мы будем рассматривать?
– Уволить с позором! – воскликнула Глория Перельмуттер и потрясла зажатым в руке мобильником.
– Другие предложения? Нету? Тогда я ставлю на голосование. Кто за предложение г-жи Перельмуттер?
В воздух поднялись руки Орли и Глории.
– Кто за предложение Курцвайля?
Яаара, Арье и ректор подняли руки.
– Принято.
– Но как же… – возмущенно всплеснула руками Глория Перельмуттер, – ведь…
– Объявляю заседание закрытым. – Ректор поднялся из-за стола и тяжело взглянул на Глорию Перельмуттер.
– Всего доброго.
После того как все покинули кабинет, ректор несколько минут сидел молча, крутя в руках желтый конверт, потом нажал на кнопку связи:
– Анат, скажи Каминке, чтобы зашел.
– Откуда вам это известно? – Он протянул письмо художнику.
– Что это? – пробормотал Каминка, разворачивая письмо.
Он быстро пробежал строки о неправомочности обвинений без доказательств, об обращении в суд в случае увольнения и… вот оно: «Нет сомнений, что в случае суда на свет выплывут действительные факты сексуальных домогательств, в том числе при использовании служебного положения. В качестве свидетелей несомненно будут вызваны ректор Академии Юваль Янгман и генеральный директор Яаара Бар Он». Каминка еще раз перечитал эти строки и, вложив бумагу в конверт, положил его на стол ректора.
– Откуда вам это известно? – повторил ректор.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – глядя в глаза ректору, честно сказал художник Каминка.
Ректор вложил конверт в карман и с интересом взглянул на стоящего перед ним человека. В глазах его промелькнуло что-то похожее на уважение.
Он встал и протянул руку:
– Всего доброго, старший преподаватель Каминка.
– Всего доброго, господин ректор.
Выезжая из ворот кампуса, Каминка испытывал довольно обширный и разнообразный набор ощущений. Облегчение от того, что пронесло, благодарность Рони за то, что не заложила его, гнев за то, что из-за нее он подвергся этим унижениям и мукам, благодарность Арье и Гоги, но самым сильным и ярким ощущением был стыд.
Глава 6
Рассказывающая о юности одного из героев повествования
Художник Каминка нечасто вспоминал свою жизнь в городе Ленинграде, где родился и жил до тридцати лет. А когда вспоминал, она представлялась ему чем-то вроде калейдоскопа, любимой его детской игрушки, где при каждом, даже самом легком движении волшебные зеркала создавали новые, всякий раз неожиданные, непредсказуемые узоры. В этом виртуальном калейдоскопе танцевали на асфальте солнечные
