руками? Никак. Игрушки можно сломать, выбросить, убрать на чердак. Но ненавидеть можно только равного себе.
Этот царь, все эти человечки – они ведь не люди, не настоящие, не такие как мы… или нет?
Нет.
Самообман.
Он слишком хорошо запомнил это. Они не такие. Они всего лишь отражение нас самих – наши человечки.
– Ты прав, – Лару сжала губы в тонкую линию, – они всего лишь люди.
– Как и мы, – едва слышно добавила она.
И в голубой бездне ее глаз отразилась тень одиночества.
Вот так.
Люди, значит.
– Ру, милая…
Столько хотелось ей сказать, но все слова казались неуместны сейчас.
Нет, Ру, не стоит искать в них то, чего нет. Они не люди, не те люди, как бы нам, возможно, хотелось. Забудь. Они лишь такие, какими мы хотим их видеть, не более. Их воля, их поступки – лишь наша отраженная воля… Не стоит сердиться на них.
Не то, не так.
Вместо слов, Эмеш нежно провел ладонью по золотым волосам.
– Сар, я ведь не собираюсь никого выпускать, – тихо сказала она, – просто не могу сейчас вернуться. Если вернусь, то захочу снова кого-нибудь убить. Завтра поговорю с отцом. Хорошо?
Он долго смотрел на нее. Ну что, в самом деле… Кивнул.
– Хорошо. Ларушка, хочешь, пойдем посидим, поговорим.
Эх, давно надо было поговорить, ведь он все видел… но что теперь.
– Угу, – согласилась она.
И тогда великий Эмеш взял за руку богиню плодородия, и повел к себе домой.
2
Когда боги были людьми…
Серый осенний дождь лениво барабанил в стекло, навевая сон. Одинокая машина зашуршала колесами – нет, конечно мимо, только потревоженные лужи взметнулись фонтанами мутных брызг.
Где-то далеко, на кухне, звякнул чайник, надо бы встать, но вставать так лень, совсем обленилась она за выходные. Может ну его, этот чайник? Вот приедет Саша, тортик, наверняка, привезет – вкусный, с орешками, тогда и чайку попьют… Только это еще не скоро. Да и прежние чаепития с Сашей, с некоторых пор, перестали радовать. Невесело это стало.
Странно выходит, раньше, в детстве, она называла его дядя-Саша и на «ты», требовала страшных сказок и хулигански кидалась подушками из-за угла… красные такие были, с дивана в гостиной, с бахромой и цветами; папа смеялся, а мама ругалась, но скорее так, для порядка. Сейчас все больше тянет на «вы» и на «Александр Николаевич» – взрослый, седеющий человек, усталый и словно потерявшийся в жизни. Не удивительно, впрочем, после того, что случилось. Какие там подушки, пусть и с бахромой. Да и не дядя он конечно, не родственник – друг семьи, в равной степени старше ее и моложе отца.
– Леночка, и мне завари, если не трудно.
– Да, пап, сейчас.
Златокудрая лениво потянулась в кресле, отложив книжку.
– Тебе варенья
