что я уполномочен от ее имени вести переговоры.
– Если бы он захотел, сам бы с ней переговорил.
– Он хочет, но не может, – предположил Евгений. – Судя по всему, Светлана ему нравится. Но это значит перейти дорогу любимому сыну.
– Новая мудрость! – озадачился Аркадий. – Ты с чего это взял?
– Красивая девушка в одинокой тюрьме – это эротично. Она там беззащитная. Страдающая. К ней так и хочется прийти. Любой бы пришел. А он нет. Неспроста!
– И ведь правда! – качнул головой Россошанский. – Я бы не утерпел. Даже думал об этом, но, если Мовчан узнает… Ты кто, умник?
– Я брат Аркадия, Евгений.
– А почему так одет? Не из ополченцев[5], случаем?
Евгений сказал:
– Евгений увидел в глазах лейтенанта интерес к войне и смерти, он понял, что тот уважает ополченцев, и ответил: да, я в каком-то смысле ополченец.
– Что значит – в каком-то смысле? И что ты там в моих глазах увидел? Какая еще смерть? Кто он? – обратился лейтенант за разъяснениями к Аркадию.
– Брат мой. Из Пухова. Это возле границы. Там у них, похоже, в самом деле что-то вроде ополчения, – на ходу сочинил Аркадий: что-то ему подсказывало, что эта придумка пойдет на пользу.
– То-то он выглядит как контуженный. Я тоже добровольцем запишусь. Или дождусь, когда тут начнется. Грежинцы украинские давно к нам хотят. Поселок один, а страны две, глупость какая. Вот я тогда наваляю кому надо! – с мальчишеским задором помечтал Россошанский.
– Ты позвони Мовчану-то, – сказал Аркадий.
Россошанский подошел к телефону, висящему на стене, снял трубку, набрал короткий номер, заслоняя аппарат собой, словно номер могли увидеть, и начал что-то говорить негромким и секретным голосом. Повернулся к братьям, осмотрел их с ног до головы, будто проверял на пригодность к тому, чтобы общаться с Мовчаном. Несколько раз прозвучало имя Светланы – как пароль. Наконец он закончил разговор, вернулся к Аркадию и Евгению, потребовал документы, вписал паспортные данные в журнал, заставил расписаться и после этих важных и бессмысленных действий пропустил посетителей.
Через несколько минут братья входили в кабинет майора Мовчана, где, кроме Трофима Сергеевича, была женщина лет тридцати пяти в погонах; она хмуро, стесняясь своей миловидности, что-то докладывала майору.
Евгений повел себя странно и резко, таким Аркадий его еще не видел.
– Окопались тут? – закричал Евгений весело и сердито, будто имел право кричать, будто недавно рисковал жизнью, защищая тех, кто сидит себе в далеком тылу и ничего не делает. – Там люди кровь проливают, а они тут, понимаете ли! Как будто ни при чем, понимаете ли! Молодцы, просто молодцы! Будто ничего не изменилось! А я вам скажу: все изменилось! Прежней жизни уже не будет! Никогда! И кто первый это поймет, тот выиграет, а кто не поймет, тот проиграет! Неужели не ясно? – Евгений развел руками и сел на один стульев за длинный стол, стоящий поперек к столу Мовчана. Аркадий тоже присел, наблюдая и решив пока не вмешиваться.
– В чем дело, граждане? –
Ополченцами тогда называли тех, кто воевал на юго-востоке Украины за свою землю, принадлежащую Украине.
