самый родной и близкий человек, с кем я еще поделюсь, если не с родным и близким человеком? Нина, говорю, я выпил по уважительной причине: влюбился в девушку Светлану. Реально, так и сказал, представляешь? И ты должна, говорю, не злиться на меня, а радоваться и гордиться, что твой муж способен на такие чувства! Само собой, она за меня радоваться не стала, выгнала в дальнюю комнату, дверь заперла и досками заколотила. И кричит: граница на замке, без визы не входить!
Аркадий засмеялся, но тут же опять загрустил.
– Нам с тобой смешно, – сказал он, хотя Евгений не смеялся, – а граница на самом деле по всему прошла. У нас с одной стороны был молокозавод, с другой кирпичный комбинат, так ровно по ним провели, чтобы ни нашим, ни вашим. Вот и вышло – до сих пор пустые корпуса стоят, людям работать негде, таскают туда-сюда все что можно и перепродают, меняют гуся на порося, а порося на гуся! До парадокса доходит: на улице Мира парикмахерская, вход из России для клиентов, а служебный из Украины, а граница прямо в зале: ты сидишь в России, а парикмахерша тебя из Украины, получается, стрижет. Веселимся!
– И кого-то ждете?
– А, ты запомнил? Ждем, в этом и вся соль! Это чистый анекдот: Крамаренко Прохору Игнатьевичу, нашему главе администрации, кто-то позвонил и говорит: ждите, двадцать девятого июля к вам приедет сам – а дальше странная история, Прохор Игнатьевич и до этого слышал, что в наши края хочет приехать чуть ли ни президент или премьер, а тут ему говорят про это прямиком, и у него в глазах мутнеет. Он гипертоник, когда давление скачет, может и в обморок упасть. Причем мужик он почти честный, но впечатлительный. Короче, вырубило у него слух и память, ему говорят, а он отвечает: да, все понял, подготовимся, сделаем, но при этом ничего не понимает! Потом в себя пришел, но перезвонить и спросить постеснялся: как будет выглядеть, если он такую информацию с первого раза не воспринял? Через знакомых в Москве пытался выяснить, но кто ж ему скажет? То есть и сказали бы, да сами без понятия. У нас ведь полная открытость в условиях строгой секретности. И теперь получается сплошной караул: все знают, что приедет САМ – а кто сам, неизвестно! Но готовятся. В этом, может, и спасение: лишний скандал никому не нужен, и Мовчан Светлану обязательно выпустит. С другой стороны, он ведь ее может и под конвоем куда-нибудь тайком выслать. Да и мне достанется, – мрачно размышлял вслух Аркадий. – Я же теперь вроде оппозиции. То есть я и раньше имел свободные взгляды, но в смысле частной дискуссии между своими. Вот такая, брат, у нас жизнь.
– А третьяки?
– Уже знаешь? Третьяки – это наша загадка. Полгода назад в сквере Дружбы нашли изнасилованную и убитую женщину. Приезжую, к сестре из Луганска в гости на недельку прибыла. Нонсенс, брат, в том, что в Грежине за всю историю, ты не поверишь, не было ни одного случая изнасилования. И кому придет в голову грежинских женщин насиловать? Не потому, что они непривлекательные, как раз наоборот, но я бы посмотрел, кто решится: у нас женщины такие, что сами кого хочешь изнасилуют. Очень
