женщина добралась до своего кабинета, рухнула на тахту и зарыдала в подушку, чтобы никто не слышал.
Раздалась телефонная трель. Аксакова не хотела брать трубку, думала, что опять звонит эта счастливая дура.
Но снизу послышался громкий голос служанки:
– Марина Кирилловна, ответьте, пожалуйста. Это ваш муж из Москвы.
Марина Кирилловна проглотила последний всхлип и ответила усталым голосом.
– Я в больнице, – сказал супруг. – Вчера вечером наш джип обстреляли на Рублевском шоссе. Охранник убит, водитель тяжело ранен.
– А ты?! – закричала Марина. – Андрей, что с тобой?
– Так, легкая царапина. Плечо задело слегка. Пуля прошла по касательной. Обещают завтра выписать, – успокоил, как мог, муж.
– Это все из‑за этого дурацкого месторождения! – завопила женщина. – Мне тоже звонил какой-то тип и угрожал. Давай откажемся от него. Продадим к чертовой матери. И забудем.
– Ну уж, дудки! Руки у них коротки, Маринка! Не на тех нарвались. Не волнуйся, я им хвосты-то подожму. Ты только себя и Аленку береги. Никто из вас чтобы на улицу без охраны ни шагу.
– А Алешка? Ты о его безопасности позаботился? – спросила жена.
– Будь спок, Мариненок. Мы прилетаем вместе послезавтра утром. Пасху отметим всей семьей. Готовьтесь, – ответил Андрей Александрович.
– У него же сессия на носу…
– Тут отдельная история. Дома расскажем. Пока. Целую.
К встрече Рождества в доме Асташевых готовились загодя. Бабка Пелагия голодала уже неделю. А в сочельник даже малым ребятам Митьке и Настьке ни от родной мамки, ни от теток не перепало и маковой росинки. Сорванцы поодиночке прокрадывались на кухню и норовили стащить со стола ароматный пирожок с мясом или расстегай с осетриной, но всякий раз получали по рукам и ретировались ни с чем.
Да что там детвора! У нас с Ванькой от ароматов, исходивших с кухни. Животы скручивало. Так жрать хотелось. Надо заметить, что за полтора месяца моего пребывания здесь я очень подружился с этим молодым человеком. И хотя по возрасту мы были ровесниками, но фактически он приходился мне пасынком. Моя связь с Азизой ни для кого из домашних не была тайной. Бабка Пелагия сперва дулась, но потом и она свыклась. Лена и Бортэ по-женски понимали старшую жену воеводы и, думаю, даже слегка ей завидовали. Иван тоже знал, что я был любовником его матери, но нисколечки не осуждал ни ее, ни меня.
– Это ваше дело. Сами разберетесь, – говорил он.
Но на посиделки на бревнах, где по вечерам собирались здешние парни и девчата, он меня с собой никогда не звал. Зато чтобы пошляться днем по городу просто так, для него не было лучше товарища, чем я.
Постижение Мари премудростей русско-татарского языка продвигалось весьма успешно. Она уже сносно лепетала по-нашему благодаря стараниям
