Зато стук засова заставил вздрогнуть.
– Ну вот и ночь, Амани, – улыбнулся колдун, жадно разглядывая меня.
Ненавижу… Я потянула абайю, оголяя плечо. И, вспоминая, как это делают человеческие женщины, томно пропела:
– Это правда – то, что ты говорил? Я действительно красива?
Во взгляде колдуна полыхнуло оно – желание… Ликуя про себя, я закончила:
– И тебе действительно нравится это тело? Ты хочешь, чтобы оно было твоим?
Я терпела его прикосновения и поцелуи, пока не услышала долгожданное:
– Да…
Я Амани-хумай. Моя суть – свобода и моя судьба – исполнение желаний.
Я улыбнулась, заглянув ему в глаза.
– Ну тогда получай его.
Теряя сознание, я еще успела поймать в глазах человека отражение недоверия, удивления, ярости. Но мой дух отлетел достаточно далеко, и я не слышала новое желание. На руках колдуна осталось только тело прекрасной человеческой девушки. И тоненькая цепочка-связь между ней и духом.
Но этого было достаточно, чтобы пленить меня снова.
Ночь первая
Черный конь для шехзаде
День в Бахре, столице великой империи Гази, начинался рано.
Только-только солнце-Аллат показывалось из-за горизонта, рассыпав по небу сверкающие волосы-лучи, как узенькие улицы наполнялись жизнью. Люди муравьями торопились по утренней прохладе сделать большую часть работы за день, чтобы отдыхать в жаркое полуденное время. Стучали ставнями лавок ремесленники, позванивали колокольчиками водоносы, приветственно распахивали двери хамамы, стучали в гонг жрецы Аллат, отмеряя время. Медленно, величаво ступали по пыльным улицам караваны верблюдов. Они направлялись в порт, а оттуда по самой широкой улице в городе – в хану, главный рынок Бахры.
Здесь, в крытых павильонах, царил полумрак, прорезаемый сотнями солнечных лучей из маленьких круглых отверстий купола. И шум – стук отворяемых ставней-прилавков, шорох шагов по цветной плитке пола, гулкие голоса пустынников-бедуинов и визгливо-звонкие – жителей побережья. Запахи пряностей, манящие ароматы сладостей и тонкая, но стойкая струйка пачули и амбры витали в воздухе.
Жизнь бурлила, стоило солнцу показаться на небе, и затихала, только когда Аллат исчезала за горизонтом, отправляясь на ночной покой.
Но до заката пока было еще далеко.
– Ай, сайеди, рот не разевай, пряности-сладости покупай! – по обычаю звонко, перекрывая шум рынка, зазывал Фарах. – Давай, голубей не считай, покупай, вай-вай-вай!
Амин сгрузил на пол десятый по счету мешок молотой корицы и уселся под прилавком, переводя дух.
– Ай, сайеди! – воскликнул Фарах, подаваясь навстречу заинтересовавшемуся товаром кочевнику. – Ай, хорошая пахлава, свежая!
Бедуин, чей народ издревле славился ненавистью к сладкому, только усмехнулся.
– Куда мне ее?
– Ну… верблюда накормишь! – нашелся Фарах, сверкая улыбкой.
