почему Тиффани в такую рань на ногах, и та ответила, что услышала шум в курятнике и пошла посмотреть, не забралась ли туда опять лиса. Она не покривила душой. На самом деле, она сказала чистую правду, просто немного укороченную.
Тиффани не была лгуньей, однако ей казалось, что порой вещи делятся не на правду и ложь, а на то, что другим знать надо, и то, что им пока знать не стоит.
Кроме того, она ещё не была уверена, что именно она сама узнала.
На завтрак была овсянка. Тиффани торопливо работала ложкой: ей не терпелось отправиться к загону и посмотреть, что осталось от барана. Может, следы в траве…
Что-то заставило её оторваться от миски и поднять глаза. Крысодав, до этого мирно дремавший у печки, теперь сидел и насторожённо смотрел на что-то. Тиффани почувствовала, как пушок у неё на шее сзади зашевелился. Она попыталась понять, куда смотрит кот.
На шкафу рядком стояли белые кувшины с синей росписью. От них в хозяйстве не было никакого проку, но это было наследство престарелой тётки, и мать очень гордилась ими, потому что кувшины были красивые. А поскольку на ферме было не очень-то много красивых, но бесполезных вещей, их берегли как сокровище.
Крысодав смотрел на крышку одного из кувшинов. Она медленно приподнималась, и вскоре под ней стало можно рассмотреть рыжие волосы и цепкие глаза-бусинки.
Под взглядом Тиффани крышка осторожно опустилась на место. Но вот раздался тихий шорох, а когда Тиффани посмотрела на кувшин, он уже тихонько покачивался и на шкафу оседало маленькое облачко пыли. Крысодав ошалело оглядывался вокруг.
Тиффани выскочила во двор. Предрассветная дымка исчезла, над склонами из травы выпархивали жаворонки.
– Если баран не вернётся сию же минуту, – крикнула Тиффани в утреннее небо, – я вам это попомню!
Её крик эхом отразился от холмов и вернулся. А потом где-то рядом раздались тихие голоса.
– Чавой она?
– Она нам попомнит!
– Ой-ёи-ёи! Ой, беда нам!
Тиффани огляделась, вся красная от злости.
– Мы в ответе за них, – сказала она.
Она слышала эти слова от бабушки как-то раз, когда, ещё маленькой, оплакивала ягнёнка. Матушка Болен сказала тогда, коверкая слова по-старинному, как всегда говорила: «Мы для скотины – навроде богов. Мы решаем, когда ей родиться, когда помирать. А между тем и другим мы в ответе за них».
– Мы в ответе за них, – повторила Тиффани спокойнее. Она сердито оглядела поле. – Не знаю, кто вы такие, но знаю, что вы меня слышите. Если не вернёте барана, вам… беда будет.
Над овчарней запел жаворонок, подчеркнув тишину.
Тиффани ждали дела. Ей надо было много о чём позаботиться, прежде чем у неё снова появится время для себя. Пора было накормить кур, собрать яйца, втайне гордясь тем, что её стараниями их на два больше, принести шесть вёдер воды, чтобы наполнить большой чан у печи. Но Тиффани решила, что эти
