отвечает:
– Нет никакой эксплуатации! Рабочая сила – такой же товар, как и все остальные. Подписал работник трудовой договор – продано. А за сколько он её продал – его личное дело, он свободный человек. И если капиталисту большая часть досталась – значит, так высоко работник ценит его услуги по собственному найму.
Покойники не устают, но и аргументов не понимают, поэтому они еще долго спорили. А Ландаун без капусты вернулся домой и, пока жена ругалась, думал: «Они оба ошибаются, потому что зациклились на рынке, на обмене. А новое (даже прибавочная стоимость) возникает не в результате обмена. Можно сказать, что мужчина сделал в женщину вклад, а она вернула через 9 месяцев с процентами. Но ведь она не просто больше вернула, а что-то принципиально новое, не бывшее. Рождение ребёнка – это не обмен, а со-трудничество, со-творение. В этом смысл жизни – в совместном творении и любовании сотворённым. Так же и труд – соединяется множество людей, воль, мечт (или мечтов? лучше сказать – мечтаний), умений, материалов – и возникает новое. Вот ему и радоваться надо и прибыль делить так, чтобы радостно всем было. А если прибыли и радости на всех не хватает, то такое нерентабельное производство и затевать нечего было…»
Так подумал Ландаун и снова пошёл за капустой.
– Как-то Ландаун мягко в этот раз с Марксом обошелся, – задумчиво сказал Колян. – Даже не напомнил, что тот внук двух раввинов.
– Может, к слову не пришлось? – спросил я.
– Но главное-то не в этом.
– А в чем?
– Ты что, не помнишь, чем Ландаун всегда попрекал Маркса? – удивился Ланин. – Тем, что Маркс не заметил роли ростовщического банковского капитала.
– Попросту говоря, скрыл ее! – усилил обвинение Колян.
– Сколько бы предприниматель не заработал на своих рабочих, – продолжал Ланин, – его прибыль имеет естественные ограничения производственного, материального характера. И управленческий труд предпринимателя необходим в производственной цепочке.
– А банкир разве не нужен? – недопонял я.
– Банкир никак не участвует в производственной деятельности, фактически он просто собирает дань как с рабочего, так и с предпринимателя, монополизировав доступ к финансам, при этом его прибыль может быть и 10 и 50%, а в 90-е годы ставка Центробанка России доходила до 200%.
– И почему же Ландаун об этом промолчал? – спросил я.
Собеседники посмотрели на меня с сожалением:
– Он-то не молчал, а вот ты записывал явно в меру своего непонимания.
Я ничего не ответил, но внутренне не согласился. Конечно, ростовщичество – это камень на шею экономики, однако Ландаун в записанном мной отрывке сделал другое, не менее важное, открытие: нет никакого разделения труда, которое навязывают нам со времен Адама Смита, но есть объединение труда, сотрудничество. И это единственное устройство хозяйства, которое не противоречит счастью.
