с картины Перова. Они почти безвылазно сидят возле своей адской машины, постоянно что-то ремонтируя, подключая и отключая разные кабели, возясь с дизельным топливом и какой-то ещё необходимой генератору смазкой. Я был, кстати, уверен, что на эту работу ссылают в наказание за какие-нибудь серьёзные проступки, однако поговорив с одним из ребят – Семёновым – маленьким, прыщавым и сухим пареньком, узнал, что они с приятелем, напротив, очень держатся за неё. Их почти не беспокоит начальство, питаются они отдельно и живут по своему расписанию. В роте поговаривают, кстати, что они иногда сливают солярку, предназначенную для генератора, и меняют её в группировке на водку. Особенно Семёнов хвастался будочкой, стоящей в той же яме – мол, в ней даже днём можно при желании поспать. Я заглянул внутрь – это узкий металлический шкаф, тёмный, вонючий и весь чуть ни до потолка забитый грязными, прямо с земли поднятыми кабелями. Но действительно поверх этих кабелей можно с горем пополам улечься. Я, правда, не представляю, как можно спать при грохоте генератора. Но с другой стороны где только не уснёт солдат… Спят на мешках картошки в холодном подвале, спят во время уборки снега, притаившись где-нибудь за сугробом и подложив под спину широкий металлический скребок, спят в лужах масла под машинами во время парковых работ. У нас в части есть караульный пост у знамени, находящийся за застеклённой дверью, на самом виду у дежурного по части. Так караульные, обязанные стоять навытяжку, умудрялись спать даже стоя, прислонившись к закрывающему знамя пластиковому колпаку.
Солдатская палатка, в которой я должен буду прожить несколько месяцев, представляет собой огромный шатёр шириной в семь-восемь метров и длиной около двадцати. Внутри него в два ряда тесно выставлены двухярусные кровати, на которых спят солдаты. Я, кстати, очень удивился сначала тому, что обстановка казармы выглядит ужасно изношенной, словно принесённой со свалки. Сами кровати все какие-то ржавые, облупленные и скрипучие, тумбочки – косые и ободранные, а бельё даже и на бельё не похоже – сплошь истрёпанные грязные тряпки. Сначала я думал, что сюда нарочно присылается всё старое и списанное, но оказалось – нет, оборудование прибывает сюда новым, но интенсивность местной жизни такова, что все оно очень скоро изнашивается. Особенно это касается белья. Кажется, ничего с ним особенного не делаешь – спишь как обычно, но через месяц другой глянешь на простыню – а там уже дыры настоящие. Может быть, правда, это из-за грязи – мы ведь тут почти не моемся. Но неужели же она так материал разъедает? Многие солдаты, кстати, вовсе не пользуются бельём и просто спят на голых матрасах без простыней и подушек, укрываясь своими бушлатами или покрывалами. Посреди помещения – огромная печь-буржуйка, которую топят так усердно, что в палатке постоянно стоит нестерпимый банный жар. Я спрашивал нескольких ребят – нельзя ли делать огонь поменьше? Но мне сказали,
