мало предложил тебе! – быстро прервал его римлянин, причем глаза его сверкали. – Когда я буду префектом и Иудея обогатит меня, я сделаю тебя первосвященником.
Иуда гневно отвернулся и собирался было уйти.
– Не покидай меня, – сказал Мессала.
Тот в нерешительности остановился.
– О боги, как сильно печет солнце! – вскричал патриций, замечая его нерешительность.
Иуда холодно отвечал:
– Нам лучше расстаться. Я сожалею, что пришел. Я рассчитывал встретить друга, а нахожу…
– Римлянина! – быстро сказал Мессала.
Иуда сжал кулаки, но, снова сдержав себя, отвернулся и пошел прочь.
Мессала встал, взял со скамьи свой плащ, набросил его на плечо и последовал за Иудой. Поравнявшись с ним, он положил ему руку на плечо и пошел рядом.
– Вот дорожка, по которой мы гуляли детьми, обнявшись, как теперь. Дойдем же так до ворот.
Мессала старался быть серьезным и ласковым, хотя не мог отделаться от привычного насмешливого тона. Иуда не протестовал против фамильярности.
– Ты мальчик, а я уже муж, позволь же мне говорить с тобой, как подобает мужу.
Самодовольство его было восхитительно. Ментор, читающий нравоучения Телемаку, не мог бы быть развязнее.
– Веришь ли ты в Парок? Да, я забыл, что ты саддукей. Ессеи – разумные люди, те веруют в этих сестер, и я тоже. Вечно эти три сестры мешают нам осуществлять наши желания. Я сижу и мечтаю, что совершу то-то и то-то. И вот как раз в тот момент, когда я уже могу взять в свои руки мир, позади меня раздается скрип ножниц. Я оглядываюсь и вижу ее, эту проклятую Атропос! Почему мысль быть преемником Киринея так тебя разгневала? Ты полагаешь, что я мечтаю обогатиться, ограбив Иудею? Если и так, то ведь кто-нибудь из римлян будет наживаться именно так. Почему не я?
Иуда замедлил свои шаги.
– И другие народы до римлян властвовали над Иудеей, – сказал он, подняв руку. – Где они теперь, Мессала? Иудея пережила их всех, она переживет и Рим.
Мессала начал говорить, снова растягивая слова:
– В Парок верят не только евреи. Поздравляю, Иуда, поздравляю с обращением в новую веру.
– Нет, Мессала, я не принадлежу к ним. Вера моя зиждется на скале, служившей основанием веры моих отцов, на завете Господа Бога Израиля.
– Слишком странно, мой Иуда. Как был бы поражен мой учитель, прояви я в его присутствии такую горячность: я думал было поговорить с тобой еще кое о чем, но опасаюсь. Теперь я думаю, ты должен выслушать меня, тем более что я буду говорить о тебе. Я готов быть тебе полезен, о прекрасный Ганимед, готов служить тебе от всей души, потому что, сколько могу, я люблю тебя: я сказал уже, что хочу быть воином, – почему бы и тебе не быть им? Почему бы тебе не сделать шага из того круга, в пределах которого, по вашим законам и обычаям, заключается все лучшее в жизни?
Иуда не отвечал.
– Кто
