Касьян.
– Как это какому! А который будет.
– А ты почем знаешь, что парень?
– Да уж знаю. Поди, не впервой. Я-то ваш завод за три месяца чую. Драчунов. – Натаха сдернула на затылок платок, открыла мужу усмешливое лицо. – Или уже не нужен парень-то?
– Чего городишь пустое?
Чтобы скрыть толкнувшую его отцовскую радость, Касьян полез за кисетом. Слюнявя языком цигарку, он кивнул на ребятишек:
– Гляди-ка, косари наши стараются. Работнички! А Митька, Митька-то, ну, пыхтун! – И, смягченно толкнув Натаху в плечо, сказал: – Ну, ладно… Ты смотри тут, не дюже-то… А я пойду покошусь. Сена-то нынче какие, а? Эх, благодать-то!
2
Часу в двенадцатом, когда уже припекло невмоготу, косари начали разбредаться по кустам, по семейным сижам. Касьян, докосив свое, побег еще помочь Натахе разбросать валки, а когда и с этим управились, велел кликнуть обедать пацанов, которые успели улепетнуть на бугор по ягоды. Сам же пошел к мужикам, не терпелось поглядеть, у кого сколько накошено.
Воротился он, когда Натаха уже выложила свои покосные гостинцы – бутылку молока для ребят, черепушку томленной на сале картошки, дюжину румяных пирожков, лоснившихся, отпотевших от собственного тепла.
Касьян довольно хмыкнул, увидев пироги: когда и напечь успела! Однако, вытащив из куста и свою торбочку, объявил:
– Давай, Натаха, собирай все это. Мужики к себе зовут.
– А может, одни посидим?
– Пошли, пошли. – Касьян подхватил Митюньку на руки. – Чего мы одни будем. Нехорошо сторониться.
Под разметавшимся кустом калины в тучных набрызгах завязи, где устроил свой стан Иван Дронов, колхозный бригадир, уже собралась целая ватага. Бабы отдельной стайкой примостились по одну сторону калины, мужики – по другую, разморенно развалясь и так и этак, покуривали в прохладной траве. В стороне, невидимый на жаре и солнце, потрескивал, дрожал светлым пламенем большой бездымный костер, распаленный ребятишками. На рядне, разостланном по выкошенной палестинке, горкой высилась складчина: снесли вместе и навалили безо всякого порядка яиц, бочковых огурцов, отварной солонины, охапок лука, чеснока, картошки, сала, и все это вперемешку с пирогами всех фасонов и размеров – серыми, белыми, ржаными, кто на какие сподобился.
– Мир вам, люди добрые, – чинно поклонилась Натаха и выложила и свою снедь на общую скатерть.
– Давай, давай, Наталья, подсаживайся.
– Ох ты, пир-то какой! – подал из-под куста голос косец Давыдко. – Тридцать три пирога с пирогом, да все с творогом! Ужли все одолеем?
– А чево ж не одолеть? – откликнулись бабы. – Враз и умолотим.
– Ой ли… – засомневался Давыдко, дочерна запеченный мужик в серебре щетины по впалым щекам. – Оно ведь о сухую траву и коса тупится…
Мужики сразу поняли Давыдкин уклон, оживленно поддержали:
– Да уж надо бы… тово… для осмелки.
– Оно,
