Митюньки, на который он прежде непременно откликнулся бы внутренней болью и состраданием, тотчас вскочил бы, поспешил узнать причину и подхватил бы на руки, – даже этот плач его любимца доходил до него, как из прошлого, в которое он уже не мог вступить и вмешаться.
Его настоящим была теперь дорога, та, завтрашняя, с котомкой за плечами, о которой он все еще старался не думать, но острое чувство которой, пришедшее к нему уже во сне, что-то оборвавшее и переиначившее в нем, сонном, заполнило и подчинило себе все его существо.
И он, слушая это прошлое своего двора, мысленно уже шагая по дороге, узнавал и не узнавал голос Натахи, объявившейся на сенечном крыльце:
– Ты чего ревешь-то? Глянь-кось, чумазый какой! Погоди, дай сюда нос… Ревешь-то чего?
Митюнька, икая, пожаловался:
– Да-а… Селезка сум… сумку не дает…
– Какую такую сумку?
– Па… па-а-пкину.
– Ах, он нехороший какой! Мы ему зададим. Сережа!
Сергунок, где-то затаясь, не отзывался.
– Сере-ежа!
– Мам, он за амбалом, – подсказал Митюнька.
– Ты чего ж прячешься? Не играешь с Митей?
– А чего он пыль в сумку насыпает, – отозвался Сергунок. – Я говорю, не смей сыпать, папке с ней на войну итить. А он, дурной, сыпит.
– Слушай, Сережа, – нетерпеливо перебила Натаха. – Ты знаешь, где дядя Никифор живет?
– Знаю. В Ситном он.
– Ага, в Ситном. А как туда идти – знаешь?
– Чего ж не знать. Сколь с папкой бывали.
– Ну дак как же туда?
– А мимо конторы…
– Ну, мимо конторы.
– А опосля лесок пройтить…
– Верно, лесок.
– А там лугом – и вот оно, Ситное.
– Слушай, сынка, сбегал бы ты к дяде Никифору, а?
– Один?
– Ну дак больше некому. Скажи, пусть к нам с тетей Катей приходят. Мол, папка на войну уходит. Пусть седни и придут. Запомнил? Мол, на войну…
– Ага.
– Не заплутаешься? – беспокоилась Натаха.
– А то!
– Оттуда с ними придешь.
– Ладно. Только можно я с папкиной сумкой?
– Не выдумывай!
– Ну, мам!
– Да на что тебе сумка-то?
– А так… По нашей деревне пройду.
– Нешто ты побирушка – с сумкой-то ходить?
– Прямо! Она ж солдатская.
– Ох ты горе мое – солдатская! Еще наносишься. Ее вон и укладывать пора. Папка хватится, а сумки не будет.
– А я швыдко.
– Ладно уж, бежи. Только давай я покороче ее подвяжу. Да хлебца с яичком положу. Бежать не близко.
– А я? – опять захныкал
