что ты просто хочешь меня трахнуть! Таким вот «глаголом» решила прожечь сердце… Заявила: «Сегодня работа возбуждает…» – и полезла в штаны, как последняя шлюха… И ты ведь затрахала меня, детка!
…потом я сказал и ты сказала и снова в мастерскую через час выбежала ошалевшая с кошачьими и потом ты сказала и я сказал[16]…
Но обычно ты, Лё, держала дистанцию. То ли думала, будто я не достоин быть впущенным в твой внутренний мир, то ли вообще ни о чем не думала, и было тебе в кайф – не в пример мне – одной… А я каждый божий день все больше терял голову. И если б ты только узнала, что я схожу по тебе с ума, то моментально вычеркнула бы меня из условной графы «Планы» условного ежедневника: вирус душевной фригидности – такое бывает?.. Я никогда не говорил: «Знаешь, я люблю тебя, Лёра», – и непонимание твое, зачем я с тобой все это время, зачем я терплю твои выходки, – именно это-то, наверное, и подстегивало твой интерес… Странно, я еще интересовал тебя… пусть не каждый день… пусть… я смирился… Смирился… да. А что оставалось? Странно слышать, что мужчины не умеют любить.
Со стороны может показаться, будто мы только и делали, что играли в кошки-мышки, но, в сущности, у нас были неплохие отношения, не лишенные определенной – дозы? порции? – тепла.
Холостые обороты моей оболочки. Страшно устал. Допишу завтра. Съесть, что ли, кекс…
Я знал Соньшу задолго до тебя, Лё, это была чу́дная девка с длинными каштановыми волосами, стоящей грудью и долгими ногами. Она сразу же просекла, что к чему: мы проговорили о тебе весь вечер – человеку, видишь ли, иногда нужно выговориться… И – вообрази! – Соньша давала полезные советы… Как вести себя с такими, как ты, Лё… А потом закидывала долгие свои ноги мне на плечи, но… я думал о тебе, Лё: мне действительно мерещились твои глаза… романтично, не правда ли? Несколько раз, Лё, я назвал Соньшу твоим именем, она не обиделась. Признаться, я был рад, что побывал у нее. «Какое же это сладкое чувство – изменять!» – думал я, закрывая за собой дверь.
Говорят, существует молитва об избавлении от воспоминаний.
Не могу писать. Не писать не могу тоже.
Это продолжалось сутки, а потом я раскаивался. Не из-за «моральных принципов», нет, драгоценная Лё, все гораздо проще – проще и прозаичней: свежайший триппер. Поэтому и пришлось наврать тебе, любимая, будто меня срочно командируют в город N… Ты тихонько усмехнулась, но ничего не сказала, а через три недели я был чист. И очень – ОЧЕНЬ! – к тебе торопился.
Однако я не застал тебя, Лё. Твоя высокохудожественная натура парила бог весть где в поисках сюжета для новой непонятной мазни (кстати, у тебя купили картину, что оказывалось выше моего понимания).
Дверь в мастерскую была не заперта, и я вошел. Все как всегда: холсты, краски, скульптурки, бумажки, шедевр прикладной литературы «Как выращивать грибы на балконе» (откуда у тебя эта дрянь?)… Мой взгляд упал на записку – чей-то бисерный почерк сообщал о встрече в 18:30 у каких-то там ворот, но
Слова начинаются с крупных букв, постепенно уменьшающихся в размерах.
