обнаружены на высокой стене, ограждавшей двор от нависавшей над ним улицы верхней террасы. Некоторые жильцы дома, как и большинство жителей окраин города, по давней традиции спасаясь от июньской духоты, мирно спали во дворе.
Крепкий детский ночной сон прервал взрыв. Стекла веранды брызнули на наши постели. Я еще не проснулся, но почувствовал себя на руках отца, закутанным в одеяло, на улице, на лестничной площадке перед верандой. Первое, что я увидел, – оседающее серо-черное облако в полнеба, местами сохранившее еще энергию летящих кверху камней. Книзу к земле облако сужалось конусом и в его центре, гас ало-красный свет. Остальная половина неба была исполосована мечущимися лучами прожекторов и сетью летящих со всех сторон светящихся огоньков трассирующих снарядов. Негодующий крик мамы: «Зачем только заставляли обклеивать окна, вот все разбилось!». В уши ворвалась артиллерийская канонада. Казалось, стреляет все и отовсюду. Испуганные жильцы дома и ближайших дворов высыпали на улицу – впервые вопросы: «У вас все живы?». Мама побежала к стене над улицей Подгорной, откуда сверху был виден дом и двор моей бабушки. И те же кричащие вопросы. Отвечали: «У нас все живы. Снесло печную трубу и часть черепицы. Идите к нам». Пробежал матрос с повязкой на рукаве, созывая всех военных. Стали доходить слухи о том, что был второй взрыв на Приморском бульваре, что самолет подбит и ушел в сторону моря, что двухэтажный дом на Подгорной разрушен и есть убитые и раненые. Отец громко сказал матери: «Клава, это война. Собирай Жорку (мня), идем к своим на Подгорную».
Стало светать. Стрельба постепенно стихла. Над местом взрыва повисло серое пылевое облако, стали слышны далекие крики и стоны, призывы о помощи.
На улицу Подгорную к родне мы спустились по крутой скальной тропинке со стороны противоположной взрыву, вдоль старой крепостной стены. Все уже были на ногах, прибежали родственники с улицы Щербака, там с высоты они все видели. Все говорили много, быстро, нервно. Сходились на том, что с этой улицы всем надо уходить к ним в дом на Щербака. Почему принималось такое решение, толком никто не мог объяснить. Вероятно, паника, ожидание повторных бомбежек стали проявлять стадный инстинкт (это хорошо, это надежно, вместе не так страшно). Ничего не ясно, ничего неизвестно, надо что-то делать. А что? Во всяком случае, подальше, подальше от этого страшного места, от этого злосчастного дома.
Похватав, что попало под руку, мы двинулись в наш скорбный путь по Подгорной улице, мимо развалин «Дома Дико». Солнце еще не взошло. Воздух, земля, домики, все было серо от пыли. Поваленные столбы со спутанными электропроводами. Громадные камни через всю дорогу. Но часть фасада дома вместе с буквами «ДОМ ДИКО» стояла. Был виден срез полуразвалившихся квартир верхних этажей: кровать с пружинной сеткой висела на одной ножке, поломанный стол, абажур на уцелевшем потолке. Белые отштукатуренные стены комнат, с картинами, фотографиями, часами-ходиками, как декорации в театре им. Луначарского, в котором я не раз уж побывал.
В стороне стояли пожарная машина, скорая помощь, носилки. На развалинах трудились люди. Были слышны крики, стоны, надрывный
