всегда испытывал к письмам то отвращение, которое человек решительных действий испытывает к заурядной рутинной работе. Он повесил шляпу на вешалку, подошел к окну, выглянул вниз на проезжую часть и увидел, что в это утро, как нередко случалось, пробка парализовала сотни машин, и направился в глубину комнаты, к своему столу. Взяв в руки кодекс законов, лежавший открытым на его регистрационном журнале, он углубился в изучение нужной статьи. По мере того как он пытался совместить туманные правовые принципы и решение некоторых правовых вопросов, продвигаясь, как всегда, по весьма запутанному лабиринту, его глаза загорелись вдруг радостной заинтересованностью. Медленно, как бы постепенно сознавая, к чему он в результате пришел, уселся во вращающееся кресло, пододвинув его к столу, не прерывая чтения.
Через несколько минут открылась дверь, в кабинет неслышными шагами вошла Делла Стрит, его личный секретарь, и молча остановилась против стола в ожидании, когда он поднимет голову. Прошло почти пять минут, когда, поворачивая страницу, Мейсон наконец заметил ее.
– Что такое? – рассеянно спросил он.
– К вам авиатор по поручению своего отчима, – доложила Делла Стрит. – Он в приемной.
– Не имею никакого желания, – покачал головой Мейсон. – Я занимаюсь таким сложным делом, что не хотелось бы отвлекаться. Какой он из себя?
– Высокий и дьявольски красивый, – доложила она. – И знает об этом. Говорит, что его отчим – калека, сам прийти не может, но у него к вам какой-то важный правовой вопрос, и он хочет обсудить его с вами. А поскольку вчера вечером в доме, где он живет, была стрельба в квартире этажом ниже, он опасается, что ситуация может осложниться.
Мейсон с некоторым сожалением отложил кодекс.
– Выстрел довершает дело, – ухмыльнулся он. – Никогда не смогу сосредоточиться, когда дело доходит до стрельбы. Как его фамилия, Делла?
– Родней Уэнстон. Мне кажется, это повеса, увлекающийся авиационным делом. Живет, по-моему, на сбережения, доставшиеся по наследству от матери. Сомневаюсь, что отчим одобряет подобную деятельность пасынка. Но и тот не остается в долгу: вряд ли высокого мнения о своем отчиме.
– Сколько, по-твоему, ему лет? – поинтересовался Мейсон.
– Думаю, около тридцати – тридцати пяти. Высокий, с хорошей осанкой, из себя такой весь важный, как человек, привыкший получать от жизни одни удовольствия. Правда, немного шепелявит, когда чем-то смущен или стесняется, и, видно, это его раздражает.
– Надеюсь, он не зарабатывает на жизнь полетами, это у него только спортивный интерес?
– Говорит, это хобби.
– Да ты, кажется, порядком расколола его! – одобрил действия своего секретаря Мейсон.
– Но чего стоило, шеф, получить такую информацию! – холодно парировала Делла. – Хотя, если честно, особых усилий не потребовалось. Он разоткровенничался. Возможно, от этого и мои предубеждения, но… в его пользу. Должность секретаря, насколько я поняла, он рассматривает
