оставить его у себя под благовидным предлогом, а остальных братьев отправить подальше к своим семьям, чтобы губительная ревность навеки оставила сынов Рахели.
Ни ума, ни хитрости, ни власти Йосефу не занимать, поэтому спектакль был проведен блестяще. И вдруг выходит на авансцену Егуда, и одной своей фразой меняет ход истории, ломает не только великолепный сценарий, но, пожалуй, и саму Судьбу. Далекий, непонятный и горделивый правитель чужой империи вдруг оказывается рыдающим братом.
Предложение Егуды не просто застало Йосефа врасплох. Оно доказало правителю, что при всей его испытанной праведности Егуда поднялся выше: он готов принести себя в жертву вместо сына соперницы его матери, любимчика отца, заслонившего собой остальных сыновей. Братья идут за ним, значит это не коллективный Эсав, а живое ядро народа Израиля, от которого нет смысла отмежевываться и скрываться!
Поединок закончился. Был победитель, не было проигравших. Впервые все сыновья остались избранными, все по эту сторону забора. Отсев ушел в прошлое. Мера избранности может и должна быть разной, как и особые акценты служения каждого колена, невыносимый же вопрос отбраковки со всей его смертельной остротой теперь отпал. Вести непримиримую борьбу внутри семьи больше не за что. Превращение избранных единиц в народ начало набирать обороты.
12. Трансплантация в утробу Египта
Чем же превзошел Егуда Йосефа, чистого гения, не запятнавшего себя в полном одиночестве среди развращенных язычников и доведшего великие способности отца до того, что стал правителем и кормильцем мирового масштаба? Ведь Егуда не устоял перед Тамар! Правда, она не была замужней, он не знал её подлинную идентификацию, и, тем не менее, трудно назвать его поведение здесь образцом праведности… Да и были ли уделом Егуды такие колоссальные испытания, такие падения и взлеты, которые выпали на долю Йосефа? И ни тюремная бездна, ни необъятная власть не поколебали его святости. Ни месть, ни жажда, дорвавшись, насладиться сполна не наполняли его чистое сердце.
Одно только многолетнее заключение без подоплеки справедливого наказания могло бы начисто разрушить его подростковые представления о Праведном Судие… А ведь он сидел так долго не за приятное преступление, а за отказ от него! Йосеф, как никто другой, показывает нам, чего достигает душа, праведно несущая свою неправедную кару… Что может быть выше этого? И все-таки полное раскаяние и абсолютный отказ от доступного греха, которому ты с таким упоением предавался в прошлом, могут вывести человека на такой уровень, который недоступен даже праведнику от рождения. Все дело здесь в подлинности и необратимости этого процесса, имя которому в иудаизме – Тшува, Возвращение. И краеугольный камень этой идеи – Егуда. “Семижды упадет праведник, но встанет…” (Притчи, 24:16). На двух колоннах покоится величественный Храм раскаяния: “Модэ” и “Озэв”, т. е. на полном, без оговорок и переадресовок, признании своей вины и на
