У тебя действительно все в порядке?
– Ну, больше всего пострадала моя гордость.
– Не обращай внимания. Надеюсь, завтра увидимся.
– Хорошо, дорогая. Берегите себя. Позвони, если вам что-нибудь понадобится. Пока.
«Какая глупость – говорить такое», – подумал он, повесив трубку. Разве он сможет помочь, если им действительно что-то понадобится?
Мак сидел и смотрел на письмо. Он был озадачен и пытался разобраться в какофонии тревожных чувств и смутных образов – миллион мыслей проносились в голове со скоростью миллион километров в час. Наконец он встал, сложил записку, бросил ее в жестяную банку и затем выключил свет.
Мак нашел еду, которую можно было разогреть в микроволновке, взял подушку с одеялом и направился в гостиную. Взглянул на часы: началась программа Билла Мойерса[1] – его любимая телепередача, которую он старался не пропускать. Мойерс принадлежал к тем немногим людям, с кем Мак хотел бы познакомиться; блистательный и прямой, способный с поразительной откровенностью выразить свои мысли и проявить искреннее сострадание к людям. Один из сюжетов этого вечера был посвящен нефтепромышленнику, который неожиданно начал заниматься добычей… воды.
Привычным жестом, не отрывая взгляда от экрана, Мак протянул руку к краю стола, взял рамку с фотографией маленькой девочки и прижал ее к груди. Другой рукой он натянул одеяло до подбородка.
Вскоре в комнате раздавалось похрапывание. По телевизору показывали сюжет о выпускнике средней школы из Зимбабве, которого избили за антиправительственные выступления. Однако Мак уже боролся со сновидениями: возможно, сегодня он не увидит кошмаров, возможно, ему приснятся лед, дерево и его падение.
Глава 2
Сгущающаяся тьма
Ничто не делает нас такими одинокими, как наши тайны.
Ночью подул чинук[2], освобождая от ледяного плена долину реки Уилламетт, оставляя снежную корку лишь на участках, окутанных густой тенью. Всего за сутки пришло весеннее тепло. Мак заснул уже под утро; его сон без сновидений, кажется, длился всего миг.
Когда он наконец встал с дивана, то немного огорчился, потому что от ледяных безумств не осталось и следа, зато он был рад видеть Нэн и детей, которые приехали меньше чем через час. Он получил заслуженную взбучку за то, что не положил испачканные кровью вещи в стирку, затем последовали охи и ахи, которыми сопровождался осмотр его травм. Такое внимание польстило Маку. Нэн обработала рану, наложила повязку и накормила его. Записка не выходила у Мака из головы, но он даже не упомянул о ней. Он так и не решил, что бы это значило, и не хотел, чтобы Нэн узнала о письме, если это обернется чьей-то бессердечной шуткой.
Небольшое переключение вроде этой ледяной бури всегда оказывалось кстати; оно ненадолго отвлекало Мака от неотступного присутствия его неизменного спутника – Великой Скорби, так он называл его. Она дала о себе
Билл Мойерс (род. 1934) – американский журналист и политический обозреватель; в 1965–1967 гг. работал пресс-секретарем Белого дома. –
Чинук
