жаль, что не спровадилиТебя на Сахалин».
Да, жаль, что не спровадили,
Заерзал Голубятников
И, головой мотаючи,
Добавил – Право, жаль…
Чем у себя на родине
Среди друзей-приятелей
Сносить лишь оскорбления,
Так лучше – Сахалин.
И грустью беспредельною,
И мыслью безотрадною,
Как тучей беспросветною,
Подернулись глаза;
И зонтом парусиновым,
Гпубоко опечаленный,
Безмолвно, бессознательно
Он стал ширять песок.
Ну, ну прости, любезнейший,—
Смеясь, прервал молчание
Старик в усах с подвесками
И с сучковатой палкою:
– Прости, – я пошутил.
Хотел лишь по-приятельски
С тобою позабавиться,
А ты уж и насупился.
Ну, полно, говорю…
Известно нам доподлинно,
Что парень ты бесхитростный
И на скамью грабителей
Ошибочно попал.—
И он рукой мозолистой,
Загоготав неистово,
Поникшего приятеля
Похлопал по плечу.
И речь его игривая
Понравилась чиновникам,
И все они улыбочкой
Почтили старика.
А ты чего оскалился? —
Свернул он неожиданно
К соседу праворучному,
К Подлизову Кузьме.
И сладкая улыбочка
Под взором вызывающим
Исчезла, как видение,—
Мой Кузька заалел.
Грехи, грехи тяжелые
Достались нам в наследие
От первых прародителей,—
Старался он шутить:
И кто из нас, наследников
Адамовых и Евиных,
Свободен в убеждениях?
Безгрешен только бог…
Завидную теорию,—
Заговорил октавою
Старик в усах с подвесками,—
Вы создали себе.
Но в этом снисхождении
К неволе человеческой
Немного оправдания
Для воров и плутов.
А вот тебе, любезнейший,
Надежды на спасение
За пошлость виртуозную
В талмуде даже нет.
Едва ли не с рождения
Ты зависть неусыпную
И злобу ненасытную
Воспитывал в себе.
Под маской миролюбия
Лишь чувства озлобления
Ты к людям без изъятия
Предательски таил.
Улыбкой изощренною
И лаской лицемерною
Ты сердце незлобивое
К себе располагал.
Затем его доверие
И теплое участие
Для целей мерзкопакостных
Топтал и попирал…
Но речью отвлеченною
Вниманье просвещенное
Почтенных собеседников
Не буду утомлять:
Подробной анатомией
Сердчишка загрязненного
Я воздух упоительный
Не
