бог, не дать кому-то увидеть. Маша посидела несколько секунд, прижимая карту к коленке, а затем аккуратно перевернула – буквально на мгновение – и замерла, стараясь подавить сердцебиение. Хорошо, что она уже была раскрасневшейся от волнения, и можно было все списать на это.
Потому что она была главой мафии.
– Держи свой «Секс на пляже», – усмехнулся Степочка, протягивая Маше высокий бокал с какой-то бело-сливочной жидкостью. Это была Пина колада, но Степочке это было скучно, поэтому он принялся шутить про то, что мирные граждане в их городе что-то стали слишком много пить.
– Такая нынче в нашем городе политическая обстановка, – пробормотала Маша, пытаясь взять себя в руки. Не так уж и часто ей удавалось поиграть «мафией», и это было волнительно и отвлекало – здорово отвлекало от всего остального.
– Каждый народ заслуживает своего правителя, – усмехнулась Сонечка и посмотрела пристально на Машу. – Ты мафия, Кошкина?
– Я – нет, – покачала головой она. – Я просто горожанка с разбитым сердцем, к тому же пьющая. – И она демонстративно отпила из бокала чуть ли не половину. Сонечка отвернулась и принялась задавать тот же самый вопрос Степе, Ромке и другим ребятам за столом. Маша наблюдала за реакциями, пытаясь вычислить, кто кого уже заподозрил и в чем и насколько их подозрения не беспочвенные.
Игра в «Мафию» всегда больше объединяла тех, кому предстояло врать и укрываться. На некоторое время люди, объединенные красной меткой в их карте, становились ближе друг другу, начинали понимать друг друга с полуслова, защищать друг друга от нападок других. Порой ценой собственной жизни – игровой, конечно.
– Город засыпает, – объявила Сонечка, но на этот раз, даже закрывая глаза, Маша продолжала игру, и, когда пришло время, ее глаза открылись и загорелись опасным блеском. Пришло время убивать.
Они заигрались. Не в первый раз. И, в конце концов, все они уже давно не дети. Кое-кто уже сам женат. К примеру, Сонечка даже успела развестись к своим двадцати трем годам. Так что, если уж у тебя в паспорте стоит штамп о разводе, ты можешь засидеться в кафе до двенадцати с лишним часов. Маша пила «коктейли пряные» и не ждала новостей. Она играла в новую для нее игру, которой она не дала никакого названия. Она пыталась делать вид, что никакого Гончарова нет на свете и никогда не было. И что она совершенно одна, одинока и свободна, никогда не попадала в ловушку притягательного взгляда темных глаз. Телефон был отключен, и можно было дышать свободнее, не ожидая звонка каждую секунду.
Любовь оказалась чертовски болезненной штукой, и Маша только-только начинала понимать это. Все прошлые ее страдания и «страсти по Роберту» теперь казались картонными, как потемкинские деревни. Она никогда не испытывала такого физического страха, что ей не позвонят. Ужаса настолько ощутимого, что для противостояния ему ей пришлось отключить телефон и отключиться самой – посредством коктейлей.
Чего
