шлепался о ложбину между волнами, содрогаясь всем корпусом от разинувшего драконьей пастью носа, до пернато—хвостатой кормы. Вжимаюсь в скамью кормовой банки. Моментами казалось еще один такой удар, и рассыплется наш «Храбр» несмотря на всю свою храбрость, на мелкие еловые досочки из которых так кропотливо и старательно был сшит медными гвоздями. По побелевшему от напряжения лицу бывалого капитана, вцепившегося мертвой хваткой в румпель, было понятно, что ситуация более чем серьезная. Если бы не бескрайняя мгла сгустившаяся, и, ни огонечка вокруг – среди казавшейся бесконечной Онеги, и равномерные удары о волны, каждый из которых казался последним, с явными картинами плавающих досочек и нас барахтающихся в спасательных жилетах посреди моря, в которое в этот день никто и не выходил, все воспринималось бы как катание на горках. Но все плохое когда – нибудь кончается.
Появился огонек маяка, включенного по случаю шторма, ладья не рассыпалась и волны стали, вроде чуть меньше, появились просветы меж туч. Выплюнув за борт, примерно десятую, изжеванную папиросу, Борис Николаевич вышел из молчаливой сосредоточенности и приказал мне набрать воды в две двадцатилитровых пластиковых канистры. Это было для меня новым испытанием, оторвавшим меня, оцепеневшего, от кормовой банки. Надо было, всего – ничего, пройти от кормы, держась за поручни на крыше надстройки (это маленький деревянный домик), дойти до носовой надстройки и взять там канистры и набрать воды. Хватаясь за поручни, потом за мачту. в два шага – по скамейкам. И я у канистр. Надо было улучить момент между волнами, сразу после удара, оказавшегося более чувствительным на носу ладьи, припечатавшего меня к скамье, и окатившего фонтаном брызг, до кормовой банки не долетавших. Поймав момент, притапливаю канистру, ладья идет вверх к гребню, набираю почти полную, вода почти через борт, зацепившись за скамью ногой тяну канистру на себя… Словно свинцовая – 20 кило и тянет против хода, был момент утянет думаю бросить придется, но ладья выскочила на гребень, вырвав канистру из воды, закинул таки ее через борт… Вторая пошла легче…
Поступило приказание согреть чаю. В надстройке-домике —находился камбуз с газовой плитой. Согрелись чаем, пообедали рыбными палочками. Пообвыкнув, порхаю по ладье, почти не держась за поручни. Согревающий душу огонек маяка все ближе, шторм утихает и кажется уже не таким страшным. Прошли маяк, вошли в тихую воду, и, к моей великой радости капитан доверяет мне румпель. Капитану необходимо было отдохнуть. Два или три самых страшных часа шторма, показавшихся мне вечностью стоял на вахте Борис Николаевич, удерживая ладью против волны – неимоверное напряжение нервов и сил. Мне достался весь путь от маяка до Кижей – примерно еще два часа ходу. Неизведанное ранее блаженство – направлять пятитонную ладью, легко подчиняющуюся движению румпеля, среди вешек и створов, слушая негромкие указания Бориса Ник. Вокруг виды дивные, – деревянные, почерневшие от веков,
