то нет, а так – только если разрешит. Бог должен изобрести нас без знания Его, если Такой есть, Он, вероятно, так и поступил. Невозможный вопрос.
Зачем ты пишешь?
Для меня это функция. Без нее я заболею и умру. Такая же часть, как печенка или кишки, – и примерно настолько же пленительна.
Писателя делает боль?
Боль ничего не делает, бедность – тоже. Перво-наперво есть художник. Что с ним происходит, зависит от его удачи. Если удача светит (в мирском смысле), он становится скверным художником. Если не светит – хорошим. В отношении к задействованному веществу.
смерть есть победа.
Я мертв
Я мертв
МЕРТВ
спустить курок пред дальними
взорами Китая
и тремя стариками, что курят
в тумане;
почти, почти, говорит обогреватель
а собака сквозит мимо
золотой ветви.
пред мачтой Бога
доверху обмазанной ватой
с оливковым маслом,
волны сигают ввысь как
целлулоидные пленки
что кажут прекрасный лик
Сатаны.
быть может, конечно, учтивые
доводы клавиш
рояля —
быть может, даже бег
лошадей
с человечками верхом на них в бобовых
и зеленых и красных и
синих костюмах
нахлестывают своих рысаков сквозь
кустарник
обзываются через все озеро,
и тут с тяжкогрудой
блондинкой,
призом, я жду лошадь —
победителя,
раздвижки
ног для чемпионов,
но до чего проста и неразумна
она
дожидаясь номера
что докажет мою плодовитость на
одну милю грязи
когда
любой жеребец
поступил бы так же.
В одном человеке недостаточно жизней, чтобы покорить Искусство, не говоря уж о том, что в одном мире не хватит людей его критиковать. все дело в краске: я тут ни при чем – это пейзаж невзрачен. Я умираю, не болев, мру от существованья слишком ледяного, чтобы в таком дерзать. Пялюсь в окно на яркий и ужасный день, что крутит мне нутро. Неужто больше никому не так? Я и взаправду спятил?
ах, быть костюмером и держать куски
одежды,
пристанищем теплонутряным,
бессмертным, как Роден,
и вольным,
потому что
мертвое.
Уважаемый Э.Т.: Касательно вашего письма я чую некое подводное течение, чувство к человечеству, ощущение здравости, науки и политики, стремленье
