style="font-size:15px;"> Мы прошли по лестнице, поднялись на второй этаж, мимо проскочили санитары с пустыми носилками. «Дурная примета», – подумал я, тут же вспомнив, что она про ведра. Меня втолкнули в просторную комнату, очевидно, кабинет истории. Над коричневой доской висел цветной портрет Петра Первого, похожего на удивленного кота, рядом был прикноплен лист ватмана с цитатой, старательно написанной плакатным пером: «Кто не знает истории, обречен повторять ошибки прошлого». Подписи не было.
За учительским столом два типа в штатском листали какие-то бумаги, перед ними лежала кипа разноцветных паспортов, валялись какие-то документы с фиолетовыми печатями. Столы и стулья были сдвинуты в угол класса, в другом углу молча теснилась небольшая толпа человек в пятнадцать, по виду иностранцы. Все явно нервничали. Провожатый пихнул меня к ним, сам подошел к столу. Один из штатских что-то ответил, поднял на меня глаза.
– Подойти! – негромко приказал он.
Я подошел, перед ним лежали два мои паспорта.
– Незлобин? – прочитал он мою фамилию в бордовом паспорте.
Я кивнул.
– Отвечать словами! – неожиданно заорал он. Его глаза за маленькими стеклами круглых очков в черной оправе по-рачьи выпучились.
– Да, – ответил я. – Незлобин.
– Двойное гражданство? – Он раскрыл мой синий паспорт.
– Нет. Я американский гражданин.
– Стало быть, это фальшак? – Он помахал паспортом с двуглавым орлом и зло шлепнул его на стол. – Липа?
– Вам видней. Мне его выдали в вашем консульстве год назад. В Нью-Йорке.
– А подробней можно? – спросил его напарник, линялый блондин с рыбьим лицом.
– Меня пригласили на конференцию, в Питер. Весной, прошлым апрелем, кажется… Там печати должны быть – въезд, выезд. Я просил поставить визу в мой американский паспорт, сотрудник консульства сказал, что проще будет сделать новый паспорт, российский…
Линялый взял русский паспорт, внимательно начал его листать.
В классе стоял спертый школьный дух – смесь мела, мокрой тряпки и страха. За плотно закрытыми окнами пестрели пыльные тополиные листья, уже было много желтых. Слишком много желтых для конца августа, подумал я, пытаясь вспомнить, какое сегодня число.
– А что за конференция? – спросил линялый, не поднимая головы.
– Вторая мировая война. Международная конференция… Я преподаю в Колумбийском университете.
– Войну преподаете? – не удержался и съязвил линялый.
– Социологию.
Линялый наклонился к напарнику, загородив губы ладонью, что-то сказал ему в ухо. Тот кивнул.
– Коломеец! – гаркнул он. – Этого тоже в обезьянник.
Никаких обезьян: то, что он называл обезьянником, на самом деле оказалось школьным подвалом. Конвойный снял с меня наручники, впихнул в тесную комнату и захлопнул дверь. Вдоль стен стояли лавки, крашенные коричневой краской, такой же краской были покрашены стены и потолок. Из трех лампочек
