Наверное, не хочет быть дамой-благотворительницей…
Звонок.
– Сегодня ветер – ребенок в шапке? А Мура звонила – она в шапке? – тревожно, без пауз, спросила мама.
– Все в шапках, – сказала я, – и Лев Евгеньич и Савва Игнатьич не замерзли, лежат под одеялом, держат ноги в тепле…
– Звери меня не интересуют. Ну, а ты чем занимаешься? – совсем другим, расслабленным, голосом спросила мама. – Бездельничаешь? У тебя есть что-нибудь почитать? А?.. Почитать? Новенькое? А?..
– Ну почему же бездельничаю… Сижу за компьютером, сочиняю сюжет для следующей книжки. Хочешь, я дам тебе почитать мою новую книжку? Она еще не вышла, но у меня есть сигнальный экземпляр. Ты сможешь прочитать ее самая первая, хочешь?..
– Опять про любовь? – подозрительно спросила ма-ма. – Спасибо, лучше я прочитаю ее вместе со всеми читателями, как-нибудь потом. Эти твои любовные истории…
Мама считает, что у меня есть небольшие способности, которые я растрачиваю зря. Что я должна писать социальные романы из жизни сталелитейного цеха или птицефабрики или военные эпопеи, а не женские истории про любовь. Моей последней книжкой она была особенно недовольна, потому что у нее уже совсем закончилось терпение, а я опять не осветила социальных проблем. Но я же не виновата, что никогда не была на птицефабрике, в сталелитейном цехе и на войне!..
– Ма-ама, ну почему, почему?!.. Почему ты так презрительно относишься к моим любовным историям? Разве любовь…
– Потому что не может быть любви вне социального контекста. Потому что в жизни самое важное – труд. Труд даже из Муры может сделать человека.
…Неужели даже из Муры?..
– У меня вопрос, – сказала я. – Как ты думаешь, раз уж я теперь не работаю, может быть, мне родить ребенка?.. Что ты сразу кричишь? А что, разве нельзя родить в тридцать семь лет?.. Ой, мама!.. Ну хорошо, в тридцать восемь. Это у тебя предрассудки, прекрасно люди рожают и в пятьдесят восемь, во всяком случае, одна женщина в Австралии родила… Что? Не хочешь об этом говорить? Не хочешь даже слышать об этом?
– В твоем возрасте при беременности обостряются хронические болезни, особенно болезни почек, – обморочным голосом сказала мама.
Все девять месяцев, что я ждала Андрюшечку, мама жила с трагическим лицом, а все потому, что у меня в раннем детстве один раз был плохой анализ, и вот уже лет тридцать мама считает, что у меня хронический пиелонефрит.
– А у меня нет ничего почитать, ни-че-го, – мстительно сказала я.
– Новая Маринина, случайно, не вышла? – с надеждой спросила мама. – Или новая Улицкая, или новый Акунин?
– Нет. Зато вышел новый Чехов, новый Толстой и новая «Сага о Форсайтах», – ехидно сказала я и почувствовала, как она огорчилась там, у телефона. – Ну ладно, есть у меня кое-что для тебя… У меня есть новая Маринина.
– Правда?! Новая Маринина?! Толстая? – с придыханием спросила мама. – Двухтомная?!.. Тогда
