на окружающих угрозами и вульгарной бранью. На утреннем совещании он неистово кричал на начальников цехов и отделов, обложил матюгами немолодого, затюканного главного инженера и ударом своего увесистого кулака сломал свой же новенький полированный стол. Подчиненные трепетали, боясь поднять глаза на своего свирепого шефа, который, раскрасневшись и выпучив глаза, удивительно напоминал шипящую, ежесекундно готовую взорваться гранату.
Нагнав достаточно страху на подчиненных, директор поостыл и принялся просматривать пухлые папки отчетов.
Низамов был умным, внимательным человеком. Прекрасный аналитик, психолог и экономист, он имел цепкий, хорошо натренированный мозг, легко разбирался в людях, а еще лучше в цифрах. С проворством, достойным лучшего применения, он улавливал все витающие в воздухе новшества, высчитал, что они могут принести производству и лично ему самому, и запускал их в дело, либо, до последнего тормозил, сообразуясь с новыми веяниями. Так, он вовремя сообразил, что спасти его насквозь проворовавшееся предприятие могут только новые условия отчетности, и настоял на проведении эксперимента, который позволил бы ему за два-три года основательно замести следы прошлых проделок, а заодно избавил бы от придирок и «мелочной опеки». Убытки и недостатки можно было бы списать в счет издержек эксперимента, достижения же позволили бы заводу попасть в большую прессу, а его руководству снискали бы лавры новаторов и первопроходцев.
Однако эксперимент требовал строгой ежемесячной отчетности по основным показателям. Все данные поступали в вычислительный центр, который обрабатывал информацию и выдавал банку разрешение отпускать суммы за проданную продукцию. Малейшая ошибка грозила катастрофой. Вот почему директор так тщательно проверял все отчеты, особенно квартальные.
Просматривая отчет планово-экономического отдела, директор подозрительно нацелился на одну из цифр, прижал ее пальцем, что-то быстро просчитал на калькуляторе и с ненавистью воззрился на начальницу планового отдела. От его взгляда у пожилой женщины, дорабатывающей последний год до пенсии, душа ушла в пятки.
– Дура! – свистящим шепотом сказал директор. – Старая стерва! Ты что, всех нас погубить решила? Ты что здесь рисуешь?! Что подписываешь? Что мы реализовали больше, чем выпустили? Ты соображаешь своей дурной башкой, что это значит?..
– Ис-смаил Гусейнович, я… я еще не успела просмотреть… – робко лепетала начальница. – Это… Бабаев данные готовил… Но я еще позавчера ему говорила, чтобы он приплюсовывал остатки и рыночные заказы…
– Ты… подлая тварь! Старая… – загремел директор. Он не стеснял себя в выборе выражений с подчиненными, напротив, любив ошарашить женщину матерным словом. – Ты даже не соображаешь своими куриными мозгами, что ты дала мне на подпись! То, что из нас душу бы вытряхнули – это полбеды. Но за что должны страдать люди? Простые, рабочие люди,
