отдыха вечернею порою
Напомнит им о Короле Артуре.
Ну, а еще поклялся Мерлин мне —
И в этом не было ни тени шутки —
Что ежели Артур и будет ранен,
Он не умрет[56], а лишь уйдет, чтоб снова
Потом прийти. И будет усмирять
Языческие рати до тех пор,
Пока они, как и его народ,
Не назовут его своим монархом».
Обрадован ее словами был
Король Леодогран, и все же мысль:
«Что должен я ответить? Да иль нет?» —
Его не покидала. С думой этой
Он сну предался, и во сне увидел
За дальними полями холм высокий.
Его вершина пряталась в тумане,
И там – в тумане – призрак короля
То возникал, то исчезал. А ниже
Меч из холма поднялся, и олень
Упал, и в страхе стадо побежало.
Взметнулось к небу пламя. Вся земля —
От холма до стогов – покрылась вдруг
Клубами дыма, что, гонимы ветром,
Ползли к вершине и, в туман вливаясь,
Его сгущали. Призрак короля
Кричал порою что-то. Тут и там
Стояли люди. Кое-кто из них
Указывал на короля, другие,
Которых жгло и убивало пламя,
Вопили злобно: «Нам ты не король!
Ты – Утеру не сын. Ты – самозванец!»
И вдруг мгновенно изменился сон:
Туман рассеялся, растаял холм.
И лишь Король, увенчанный короной,
Остался в небесах… И в тот же миг
Леодогран проснулся и отправил
Трех королевских рыцарей младых,
Чьи имена Ульфиус, и Брастиас,
И Бедивер, к Артуру, молвив: «Да!»
Артур, известье получив, послал
Воителя, которого любил
И чтил безмерно, сэра Ланселота,
За королевой. Сам же у ворот
Стал, провожая рыцаря в дорогу.
И Ланселот исчез среди цветов
Весенних – был тогда конец апреля, —
И появился вновь среди цветов
В прекрасном мае, и уже с Гиньеврой.
И тем же утром перед алтарем
Святым его преосвященство Дабрик
Артура и Гиньевру обвенчал.
И радовались вместе с королем
Сему событью все, кто окружал
Его в тот час, те рыцари его,
Стоящие в одеждах белоснежных,
Те юноши прекрасные, что верно
Служить ему до гроба поклялись.
А от дверей собора приоткрытых[57]
Вдаль убегали майские луга,
И белым маем цвел святой алтарь,
И над главою Короля, как нимб,
Сверкало золотое солнце мая.
Стояли все вокруг, поражены
Красою
