бесило это знать.
Между тем гроза назрела,
Над Европой загремела,
Кайзер пригрозил войной.
Начался кровавый бой.
Мы с Антантой, немцы – против.
Думали, их поколотим;
Всюду крик: «Уря! Уря!
Жизнь положим за царя!»
Там, где были австрияки,
Удавались нам атаки,
Но Самсонов сплоховал —
С армией в «котел» попал.
В трудной затяжной войне,
Нелегко пришлось стране;
Мало пушек, нет снарядов —
Нечем бить немецких гадов.
Нам бы надо окопаться
И на немцев не кидаться;
Нам бы силы поберечь
Да в траншеи всем залечь…
Немцам бы пришла хана:
Ведь у них одна страна,
У Антанты стран – четыре
И ресурсы во всем мире.
Не был прозорливым царь,
Жил и воевал, как встарь:
Валом, скопом лезли к немцу,
Получали пулю в сердце.
Год шестнадцатый в исходе
И опять бунты в народе:
«Надоела эта жизнь!»
Ну, империя, держись!
Князь Юсупов молодой
«Старца» подманил женой.
Завлекли его в ловушку,
Под ребро уперли пушку:
«Кайся, кайся, любодей!
Ты почто смущал людей?
Превратил в бордель дворец!
Все. Пришел тебе конец!»
Но Распутин вдруг очнулся,
Оклемался, встрепенулся…
В спину полетел свинец
И Григорию конец.
На машину погрузили
И в Фонтанке утопили.
Был живуч он, как ишак:
Подо льдом еще дышал.
Голосит царица-мать.
Но убийца – мужнин зять,
Князь романовских кровей
И казнить его – не смей.
Только поздно все свершилось,
Под гору страна катилась.
Голод, холод и разруха,
А в столице – заваруха.
В Могилев уехал царь.
Там застал его февраль.
Шлет Хабалову депешу:
«Всех смутьянов перевешать,
Беспокойных усмирить,
Непокорных удавить».
«Слушаюсь!» – сказал Хабалов.
Только сил в столице мало.
Разлилась, как половодье,
Революция в народе.
Торжествует стар и млад,
Октябрист и демократ;
В Думе власть берут кадеты,
Как грибы растут «советы»,
Власть упавшую берут.
И эсеры тут как тут.
Николай спешит домой
