в коем роднится лупы стеклянная лужас яркой радужкой детства в веселом клейме детали…
В детстве вещи, как в зеркале томном – почти недужны.
Вещи все – это космос неведомый, очень страшный,
облюбованный для приключений опасных и странствий.
Я б хотела на крайний случай в зеркальной коробочке глаза
сохранить этот сладкий, щемящий, как вечность, ужас.
К сожалению, детство не станет игрой или стилем,
ни биноклем, пенсне, театральным волшебным картоном.
Как к глазку в двери, прижимаюсь к нему, наблюдая мили
одиночества в сером зеркальном глазке напротив.
«По горючим, расплавленным, белым…»
По горючим, расплавленным, белым
хлопьям снега на смазанном фоне,
лиловатом, промокшем – память:
в этом коконе какофоний,
что не стало осуществленьем,
то, что съежилось, – стало снегом,
из горючих, расплавленных – кратер,
черный кратер – под снежным веком
близорукое детство ловит
сквозь ресничные щели – дыры,
дыры черные – что в них будет? —
долго думает птах в постели.
Из горючих, расплавленных – снежное:
будет нотной бумаги много.
Тихо детство мое – мятежное —
репетирует монологи.
Лесенка
Я не умела перелезать через лесенку на детской площадке,
спотыкалась на ровном месте, падала, разбивала коленки,
не любила играть с детьми во дворе, одалживать лук у соседки
и пошла в первый класс вся вымазанная зеленкой.
Ни один из праздников не соответствовал жажде
праздника, часто просто не брали, будни
уходили на созерцанье жизни сквозь жалюзи, и однажды
за окном я открыла, как в прахе ее поют золотые гусли.
Пыль умела и петь, и летать – в этой странной раме.
И отбросив кубики, я выслеживала ее мысли.
А когда ты взял меня за руку и позвал стихами,
я не то что лететь, я сама стала вешней высью.
Вот и всё о полетах, разбитых коленках, луке:
в каждом детстве бывают ветрянки и недовольства миром.
Больше, право, и нет во мне ничего, кроме той застарелой муки
по любви, что летит там где-то, где шрифт – эфиром.
Из теплых пирогов
И я из теплых пирогов, духов и пыли
в окне воскресном,
шумных юбок родственниц, и духов,
сквозь щель дверную мне тянувших свои руки
всё в той же пыли, тех же слухов, тех же слухов,
горя стремленьем сладостным к натуре,
к литературе, к огонькам сюит в камине,
из пыли – возникала и любила
смотреть, как солнце расцветило древесину
настенных книжных стеллажей и как на стуле
гора из томиков спирально и прелестно
до потолка карабкается – место
из детства было тесно и чудесно:
ни дух, ни пыль меня не обманули.
По
