пиджака был надорван, а пуговицы приказали долго жить. Брюки также выглядели удручающе. Все-таки пришлось и поваляться.
– Сделайте мне приятное, – Лариса умоляюще сложила ладони у груди, – не отказывайте. Вы спасли моего сотрудника и машину…
– Так уж и спас. – Антон сделал вид, что смутился. – Может, я в таком виде уже давно хожу?
– Извините, – неожиданно, словно что-то вспомнив, спохватилась хозяйка, – вы так и не сказали, как вас зовут.
– Игнатьев Антон Алексеевич, – отрапортовал Филиппов свой новый оперативный псевдоним, согласно записи в паспорте, которым его снабдил Родимов.
В комнате, приложив ко лбу мокрое полотенце, полулежал на диване охранник.
Увидев вошедшую хозяйку и своего спасителя, он улыбнулся разбитыми губами и сел.
– Ну, как самочувствие? – Антон бесцеремонно взял его за подбородок и критически осмотрел. – В больницу надо бы.
– Это еще зачем? – Спицын обиженно захлопал глазами. – На мне как на собаке…
– Переносица сломана, – вздохнул Антон, – сотрясение мозга как минимум…
– Какого мозга? – попытался отшутиться Спицын, морщась от боли. – Его у меня сроду не было.
– Раз нет мозгов, зачем функции телохранителя на себя взвалил? – на полном серьезе уколол его Филиппов.
– Надо так надо, – вступила в разговор Лариса. – Все, поехали…
К перечисленным Антоном травмам в приемном отделении больницы добавилось еще и сломанное ребро.
Поместив Вадима в платную палату, Филиппов и Пузырева вернулись к машине.
– У вас есть права? – Лариса вопросительно посмотрела на Антона.
– Да. Вы хотите, чтобы я сел за руль?
– Хочу, – почему-то смутилась Пузырева и потупила взгляд.
С невозмутимым видом и без какого-либо намека на беспокойство, пройдя все таможенные формальности, аль-Масуд с паспортом на имя гражданина Узбекистана Анвара Худайбердиева вновь ступил на московскую землю.
Сухроб, невысокий, крепкого телосложения сорокалетний араб, неотлучно сопровождающий его во всех рисковых поездках, вышел следом. Скользнув по снующим вокруг людям цепким взглядом и не заметив ничего подозрительного, он не спеша направился за своим хозяином.
Масуд не питал ненависти к людям, живущим здесь, равно как и к столице государства, с которым призывал воевать правоверных мусульман до победы. Ненависть – удел черни, считал он. Религиозная мишура, которой он и ему подобные прикрывались, нужна была лишь для облапошивания стада, при помощи которого можно было расширить свое влияние. Вынудить взяться за оружие голытьбу, обвинив во всех бедах неверных, убедить их в том, что они – гнев Аллаха, и делать деньги…
По своей натуре и внутреннему миру Масуд разительно отличался от основной массы богатых людей, финансирующих войну в России. Кроме всего прочего, он и сам был не
