она рассыпалась ниц,чтобы ты напоследок зашел.
Когда тени тяжелых спиц
раскачивали престол.
Хельвиг на пороге стер каблуки.
Теплей, чем родная мать,
получился свитер. На нем две женских руки
ждали царя обнять.
Хельвиг (сиюминутный)
Швырнешь в долину горсть, черную горсть:
в деревнях черными сапогами запляшут смутьяны.
Из горла у песни щучью кость
достанут зашивать свои раны.
Народы облокотились на твою трость,
в карманах их пиджаков висят стаканы.
Швырнешь россыпь криков, стаю скворцов вернешь
желуди перебрать на хозяйской риге.
В чей череп ложится тяжелый нож,
не разобрать в многоголосом крике.
У плетня топчется молодежь,
Хельвиг смотрит взглядом ханыги,
как, сбитая ногтем, платяная вошь
вгрызается в переплеты Великой книги.
Старость Хельвига
Солнце слезится в глазах, будто чистят лук,
по углам шуршит пестрой курицей тишина,
обволакивая паклею каждый звук
табачного кашля в полынных парах вина.
Дом исхожен народами, пыль соленых сапог
отпечаталась прибоем в песке.
Кроны каштанов раскачивают потолок
и роняют рыбацкие сети на чердаке.
И душа шелушится, словно луковица в тепле,
все пытаясь открыть глаза,
ее глубина исчезает в сыром дупле,
сшибает прелью, словно солдатская кирза.
Но тебя нигде нет. Только вот старость твоя,
в светлом капище выставленная напоказ,
принимает любого вошедшего в сыновья,
благословляет, не открывая глаз.
Твоя старость словно повадка лисья —
ускользнуть… оставить в тоске,
оказалась легка, как осенние листья,
качающиеся в гамаке.
Норумбега весною
Ранней весною твой мрачный народ
воспламеняется как кислород.
……………………….
Насмерть стоит, но идет напролом,
не пережив векового надлома,
солнечным щедро пригретый теплом,
шарит и шарится, как помелом,
или шуршит, как сухая солома,
сгорбленно прячась за каждым углом.
Грубый, взъерошенный, жаждущий хлеба
из золотых государевых рук,
ваньку ломает, ломает каблук,
выбравшись зверем из снежного склепа.
Падает навзничь и смотрит на небо
вдребезги битым зеленым стеклом.
Радостно чавкает рваный сапог
в трудной дороге до отчего дома.
Утлый ковчег и прогнивший чертог
в поле чернеют почти незнакомо.
Я бы вернулся к вам, если бы смог,
перегорев от хмельного кошмара,
чтоб с языка, как с глухого амбара,
всей колокольною страстью удара
праведным словом сорвался замок.
Славянская сказка
Разомкнулась
