надо, Жень…
– Я так рад тебя видеть, котенок, ты представить не можешь, – признался он, водя этой соломинкой по ее лицу. – Я соскучился по вас, по тебе и по Егору.
– Ты не представляешь, что мне пришлось пережить за то время, когда он плакал и звал тебя, когда по телефону с тобой разговаривать пытался. – Она уперлась подбородком в его грудь и заглянула в глаза. – Женька, теперь ведь не только я, теперь ведь еще есть и он, ты никогда не задумывался об этом? Он – твой сын, пусть и не родной, но он-то этого не знает…
– Котенок, я виноват перед вами, опять самолюбие взыграло, не смог справиться… Вы мне каждую ночь снились, я тут волком выл, бабку пугал. Она говорит – засунь ты, Женька, гордыню свою туда, куда Макар телят не гонял, езжай домой, повинись, она простит, я знаю. А я – нет, бабка, не поеду, пусть подумает! А она мне раз и говорит: ну и дурак ты, внучек, мол, довыделываешься, бросит тебя Маринка, тогда повоешь. Нашел, мол, причину – замуж баба не идет! Так ведь и не прежнее время-то, так живи, без росписи, никто не осудит. Я и задумался – а правда, чего я тебя в загс тащу так упорно? Ты ж и так жена мне, зачем что-то мутить? Ведь жена же, Маринка? – Он посмотрел на нее с надеждой, и Коваль не осталось ничего, кроме как согласиться:
– Конечно, Жень.
– Все, котенок, больше слова не скажу. Замерзла? – Он набросил ей на спину свою куртку. – Может, баню затопить?
– Давай, а то я опять простыну.
– Я мигом, котенок, ты пока тут побудь, а то снег-то валит. Закутайся теплее, а я на тебя еще сенца кину – в нем тепло.
Хохол выбрался из ее объятий и скатился с сеновала вниз, бегом направляясь в баню, а Марина закуталась в его куртку и тулуп, свернулась калачиком, подтянув ноги к груди. Сквозь щель в двери сарая она видела, как Женька принес охапку дров, как за ним под крышу крыльца бани подтянулись собаки, как из дома выглянула баба Настя, крикнув Женьке:
– Где Маринка-то? Пусть в дом идет, замерзла, поди!
– Иду, баба Настя! – отозвалась Коваль, спускаясь с сеновала и пробегая через двор к дому. – Ой, снег-то какой, неужели не кончится? – Она сбросила мокрую куртку в сенях и вошла в комнату.
Егорка, уже раздетый до колготок и футболки, возился на диване и, увидев Марину, заулыбался, задрав мордашку:
– Мама!
– Да, мой маленький, я пришла. Как ты тут? – Она усадила его на колени, пригладила волосенки на макушке и посмотрела на усевшуюся в кресло бабку. – Ну что, баба Настя?
– Дак что – испуг у парня, полечу, пройдет. Ты мне вот что скажи – больно знакомый парнишка, видала я его раньше, а где – не вспомню, старая стала, память не та уже.
Она внимательно смотрела на Марину сквозь стекла очков, и той было неуютно от этого взгляда, она поежилась и отвела глаза.
– Не знаю, баба Настя…
– Ты опять за свое, Маринка? – покачала головой бабка, и в голосе послышалась укоризна. – Я ж еще тогда тебе сказала –
