в вещественном мире Москвы: квартиры, улицы, станции метро.
ВВ, пять лет назад: Люба, переезжайте в Москву, там всем на вас наплевать, это то, что нужно.
ВВ, месяц назад: Люба, не вздумайте переезжать в Москву, там вас ждет одна только праздная болтовня с творческими людьми, работать в этом городе невозможно, я проверяла.
Оба завета – правда. И про наплевательство, и про болтовню.
Самое большое, что Москва дает, – это чувство, что я одна, сама. Дома я неизбежно к кому-то прислоняюсь: к Жужику, к маме, к стене обжитой квартиры. В Москве я с людьми держусь за руки так, что тепло пробирает, но если руки разнять – не упаду. Но они рук и не разнимают, мои московские люди, с чего бы им. Это ведь именно когда прислоняешься, у несущего человека возникает позыв высвободиться, отойти на шаг. Интересно, хорошо ли – прожить всю жизнь на ногах и с прямой спиной, не наваливаясь на соседей? Наверно, хорошо, красиво. И грустно, как в тюрьме с ее правилом трех «не».
17 ДЕКАБРЯ
Куда ехать на ночь глядя из дома, если плохо? Если прямо почти смерть? Раньше я бы – к подружке, одной из близких, чтобы вести себя некрасиво и говорить правду без стеснения. К подружке – желательно философско-страдательного склада, для общей волны. Теперь я наоборот: выбираю такого человека, чтоб нельзя было обратить к нему свое лицо совсем уж в слабости. Чтобы он был нормальный. Веселый, а лучше злой. Издевался. Скорее всего, это мужчина.
Но самый верняк: ехать к тому, кто живет действительно трудную, взрослую жизнь, чье горе материально и конкретно, а не как у меня – просто заслуженное отсутствие счастья.
Поехала к Вовке. Вовка – русский мужик тридцати шести лет: широкие плечи, румяные щеки, нос картошкой. Работает инкассатором, а всем врет, что торговым представителем. У Вовки недавно случились две беды.
Во-первых, Вовкин брат покончил с собой при помощи душевой кабинки и двух включенных фенов. Двадцать семь лет, жена, ребенок. На фотке брат похож на Леонардо ДиКаприо. На Вовку совсем не похож – то есть никакой не русский мужик. Русский мужик нажрался бы на нервной почве, а этот не пил вообще – сразу в кабинку.
Во-вторых, от Вовки ушла жена. Нута есть полуушла, полупослана на хуй. Жили десять лет, родили одну дочь. Отличную. Все десять лет между Вовкой и женой действовал двухсторонний договор на адюльтеры, согласно которому они могли друг другу изменять, но с условиями. Условие Вовы: спи с кем хочешь, только в открытую, обязательно докладывайся. Условие жены: спи с кем хочешь, только тайно, чтобы я ничего не знала. Сказано – сделано. Жена, бывало, приходит к Вовке и говорит: нравится мне Миша, сил нет. Можно? Конечно, говорит Вовка, вперед! У Вовки тоже были всякие системные тети, длящиеся года по два каждая, и он честно их скрывал. Но однажды жена взяла и влюбилась – и впервые не рапортовала о том, что появился мужик. Вовка заподозрил, полез в телефон, во всем убедился и был потрясен предательством.
– Это служебный роман. Мужик с работы.
– А кем она работает?
– В
