style="font-size:15px;"> – Что же, молчать? – спрашивал Андрей.
– Да. Молчать.
– Но он меня оскорбляет!
– Если ты идешь мимо забора, а там беснуется и лает на тебя собака, ты что же – остановишься, станешь на четвереньки и начнешь отвечать ей лаем? – улыбнулся китаец. – А завтра козел тебя боднет, а послезавтра ворона уронит на тебя свой помет...
– Но это же животное, птица!
– А ты можешь сказать, где кончается животное и начинается человек? Где кончается человек и начинается птица? Я этого сказать не берусь. Но знаю твердо: пока молчу, я человек.
И Андрею ничего не оставалось, как согласиться.
Вернувшись в свой город, он заметил за собой одну особенность – стал иначе относиться ко времени. Раньше он не мог стоять в очереди, не мог заставить себя потерять даже несколько минут на ожидание, пока кассирша выбьет чеки трем-четырем покупателям. Его терзала и мучила сама необходимость вынужденного бездействия, казалось, уходит впустую лучшее его время, уходит жизнь, уплывают надежды чего-то достичь, что-то совершить. Жизнь представлялась бесконечным и безостановочным стремлением к чему-то, и он готов был прилагать все усилия, чтобы его движение не останавливалось ни на миг, потому что в самом движении уже был и смысл, и цель. Он стремился к Свете, мчался к ней на мотоцикле, потом торопился домой, в ремонтную мастерскую, на заправочную станцию, а обнаружив, что уже глубокая ночь, на бешеной скорости по безлюдным улицам, темным пригородам добирался домой, обессиленный падал в кровать и вскакивал утром снова готовый к скорости, километрам, встречам...
Теперь многое изменилось. Он почувствовал смысл и даже наслаждение от собственной неторопливости и смиренности. Андрей ждал Пафнутьева в коридоре прокуратуры уже третий час и в какой-то момент поймал себя на ощущении, что ему нравится само ожидание. Он сидел неподвижно, забившись в полутемный угол на повороте коридора, не проявляя ни малейших признаков нетерпеливости, раздраженности. Неподвластное время текло, словно огибая, омывая его, дыхание было ровным, сердце билось спокойно и размеренно.
Несколько раз к нему обращалась секретарша, пробегая мимо по коридору, сама, казалось, изнуренная его ожиданием. День был неприемным, в коридоре, кроме Андрея, никого не было, а одинокое ожидание, видимо, казалось ей особенно гнетущим.
– Все нормально, девушка... Все хорошо. Я подожду. Мне некуда теперь спешить.
– И некого больше любить? – рассмеялась на ходу секретарша.
– Да, – кивнул Андрей без улыбки. – Некого.
– Не верю!
– Что делать. – Андрей чуть шевельнул ладонями в незаконченном жесте. И голос его был так спокоен и искренен, что смешливая секретарша не осмелилась продолжать шутливый разговор, почувствовав, что затронула что-то важное.
– Если я что-то не так брякнула, вы уж не имейте на меня зуб, – пробормотала она, пробегая в очередной раз по коридору.
– На вас? – улыбнулся Андрей,
