Сами приходят. И вот еще что, Иван Иванович... Разговор у нас без протокола, дружеский, поэтому мы можем друг другу сказать немного больше, чем это принято в служебной обстановке... Этот расстрелянный джип, о котором я говорил...
– Хорошо. Так и быть. Скажу... Это Кости Левтова джип. Я уточнил. Его ребята погибли. Остальные легли на дно. Затаились.
– Много их, остальных?
– Погибла половина. Примерно. Но эта половина – боевики.
– Так. – Пафнутьев встал, подошел к окну и некоторое время смотрел, как крупные редкие капли били по пыльному стеклу. Капли становились все гуще, напористее, и вот уже хороший сильный дождь хлынул на город. В комнате дохнуло прохладой, свежестью, потянуло сквозняком, и Пафнутьев, закрыв форточку, вернулся в свое кресло. – Как я понимаю, Иван Иванович, вы пришли тайком...
– Ну! Так уж и тайком! – Сысцову, видимо, не понравилось само слово, он уловил в нем что-то для себя унизительное.
– Кто-нибудь знает, что вы здесь?
– Нет.
– Значит, тайком, – решительно сказал Пафнутьев. – И вы не хотите оставить никакого заявления?
– Мне нельзя этого делать. Вы, Павел Николаевич, сами это знаете.
– И в прокуратуру не придете?
– Не приду.
– И не хотите, чтобы о нашей встрече кто-нибудь знал?
– Да, это нежелательно. Жить хочется, Павел Николаевич. Могу сказать больше... Вы единственный человек, которому я все это рассказал. И больше никому. Рассказал независимо от ныне занимаемых должностей, прежних взаимоотношений.
– Почему?
– Оборотней боюсь.
– Вы уверены, что я не оборотень? – усмехнулся Пафнутьев.
– Да. Изредка я поглядываю на вас со стороны, интересуюсь, любопытствую... Не поверите – восхищаюсь... Иногда вы беретесь за очень чреватые дела. Я даже болею за вас, Павел Николаевич. Нет, вы не оборотень. Ко мне стекаются кое-какие сведения о жизни в правовых органах... Вы должны опасаться оборотней. Они есть в вашей среде, и их не так уж мало.
– Знаю.
– Поэтому мне бы хотелось просить вас о том...
– Чтобы я держал язык за зубами?
– Да, – улыбнулся Сысцов.
– Заметано. Еще по глоточку? – Пафнутьев открыл «Долгорукого» и вопросительно посмотрел на Сысцова. Тот не возражал, и Пафнутьев разлил остатки водки по пузатеньким рюмкам. – За победу! – Он поднял рюмку.
– Кого, над чем, над кем?
– Потом разберемся, за чью победу мы пили, Иван Иванович! – Пафнутьев выпил, прислушался к себе. Убедившись, что водка пошла по назначению, удовлетворенно кивнул и ловко подцепил вилкой полупрозрачный ломоть осетрины. – Значит, говорите, маленький, чернявенький? Шустренький и с пакетиком? – весело спросил Пафнутьев. И видя, что Сысцов не понял вопроса, добавил: – Ну, тот, который глаз в вашу контору принес.
– А, – протянул Сысцов. – Во всяком случае, так его обрисовала моя секретарша.
–
