Пафнутьев сорвал нашлепку с бутылки, налил себе полстакана водки. – Какой я начальник...
– Ладно, – Таня положила ладонь ему на руку. – Рассказывай уже... Похоже, у тебя в самом деле что-то случилось? Или это все твои выдумки, чтобы проникнуть в дом, забраться в постель, нырнуть под одеяло...
– Глоточек выпьешь?
– Конечно. А то я не выдержу твоего рассказа. Наверно, кровь будет стыть в жилах?
– К счастью, да. К счастью, Таня, кровь осталась в жилах, там она и будет стынуть. – Пафнутьев снял галстук, расстегнул две верхние пуговицы на рубашке и лишь после этого взял свой стакан и выпил водку до дна. – Не обижаешься?
– Ладно, Паша... Проехали.
Пафнутьев протянул руку, потрогал ее волосы, на лице его возникло выражение озадаченности.
– Что-то не так? – обеспокоенно спросила Таня.
– Надо же... Мне казалось, что они у тебя жестче.
– Сколько же ты не был здесь?
– Жизнь, Таня... Целую жизнь.
– А вломился с таким гонором, будто на пять минут случайно отлучился. Что это было? Любовь? Ревность? Тоска?
– Это была истерика, Таня. – Пафнутьев привлек женщину к себе, опустил лицо в ее волосы. – Это была самая настоящая истерика, – повторил он и с трудом сдержался, чтобы не расплакаться. И подумал – Байрамов, Амон, Анцыферов... Они могут на уши встать, но меня этой ночью не найдут.
Анцыферов смотрел на Пафнутьева с немым ужасом, как можно смотреть на человека, которого только вчера похоронил, а сегодня он входит в твой кабинет. Прокурор даже схватился побелевшими пальцами за край стола, может быть, чтобы унять дрожь в пальцах, а может, попросту для того, чтобы не соскользнуть под стол от тошнотной слабости. А Пафнутьев был беззаботен, на лице его было обычное сонно-глуповатое выражение, готовое тут же смениться искренним восхищением перед умом, проницательностью или красотой собеседника. Он что-то говорил, пожимал плечами, разводя руки в стороны, – Анцыферов его не слышал. Он пытался осознать происшедшее, найти какую-то линию поведения. И не мог. А Пафнутьев основательно уселся к приставному столику, положил на него свою замусоленную папку и, наконец замолчав, уставился преданным взглядом в прокурора.
– И что? – спросил Анцыферов, пытаясь поймать смысл сказанного.
– А то! Наши смутные и невнятные подозрения полностью подтвердились, с чем мы можем себя заслуженно поздравить, – произнес Пафнутьев с некоторой торжественностью.
– Поздравляю, – кивнул Анцыферов.
– Спасибо, Леонард. И я тебя поздравляю.
– С чем?
– С уважением.
– Не понял? – Анцыферов невольно потряс головой, пытаясь проникнуть в логику Пафнутьева.
– Тебя, Леонард, как я понял, очень уважают в тех кругах, в которых мне пришлось побывать и из которых удалось уйти невредимым, хотя в это никто не верил, включая мое непосредственное начальство в твоем лице.
Анцыферов потрогал свое лицо, посмотрел на ладони, снова поднял глаза на Пафнутьева.
–
