столице. И все талантливые, способные.
– Значит, придурок им нужен?
– Можно и так сказать. Взяток тебе там будут совать… Тыщами, а может, и миллионами.
– В долларах?
– Конечно.
– Я согласен. И с вами поделюсь, Николай Иванович. Вам ведь расходы предстоят.
– Какие?
– Квартиру жене оставите, новое хозяйство заводить надо. Ведь вы ко всему серьезно относитесь.
– Они поставили одно условие, – невозмутимо продолжал Гордюшин. – Я должен записать этот наш разговор с тобой, Паша, и передать им. Чтобы они знали, с кем будут иметь дело.
– Ну вот видите, Николай Иванович, как все хорошо получается. Я могу идти? – Пафнутьев поднялся.
– Сядь, Паша. Значит, так… Ты сейчас выйдешь из кабинета и снова зайдешь ко мне. И мы с тобой этот разговор повторим. Только без взяток, любовниц, разрушенных семей и прочей ерунды. Серьезно, ответственно, с пониманием важности предстоящей работы.
– Тогда уж они точно пошлют меня подальше.
– А это уже их дело, – жестко сказал Гордюшин. – Как я понимаю, суть в следующем… У них там, в Москве, нет человека, которому могли бы довериться. На службе у этих новых богатеев не только газеты, журналы, телевизионные каналы, не только милицейские полковники и генералы… Да и оборотни, как их нынче называют, тоже не при одних лишь милицейских погонах, их достаточно и в прокурорских мундирах… Думаешь, самое страшное то, что мы продали нефть, газ, заводы? Нет, Паша, есть нечто пострашнее… Людей продали. Дали им право, законное, нравственное право продаваться.
– Это как? – спросил Пафнутьев.
– Если их на государственном уровне обобрали до нитки, если человеку назначили пенсию в несколько раз ниже прожиточного минимума! Мы можем его судить за пустяковую подпись, если ему за эту подпись дали сразу сто пенсий? Можно его судить?
– Осуждать не можем, а судить должны. И судим. И неплохо получается. – Пафнутьев передернул плечами, дескать, стоит ли говорить о таких пустяках.
Гордюшин помолчал, повертел ручку на полированной поверхности стола, поднял глаза на Пафнутьева.
– Паша, им не на кого положиться. Они все там проданы-запроданы. Пропадают документы, фотографии, свидетели отказываются от собственных показаний… А как не отказаться, если тебе предлагают десять тысяч долларов? Паша, речь идет об очень серьезном расследовании. Очень серьезном.
– Олигарх небось?
– Олигарх. Магнат. Миллиардер. Называй его как хочешь.
– Крутой?
– Круче не бывает.
– Я его знаю?
– Страна знает, мир знает.
– Неприкасаемый?
– Да, Паша, да! Именно так! Неприкасаемый.
– А мне, значит, будет позволено? – спросил Пафнутьев, рассматривая собственные ладони.
– Более того, ты будешь просто обязан к нему прикоснуться.
– Так он же небось еще и
