Сегодня утром мне сообщили о желании принцессы иметь вот эту партитуру. Я подумала, что должна принести ноты сама, предполагая оставить их в передней и тотчас уйти. Здесь меня увидела госпожа фон Клейст. Она доложила обо мне принцессе Амалии, и, как видно, ее высочеству захотелось посмотреть на меня вблизи. Мне было велено войти в комнату. Принцесса удостоила меня беседой и стала расспрашивать о характере различных музыкальных отрывков. Потом ей стало нехорошо, и она решила лечь, а мне приказала выйти и спеть вот эту арию. Теперь, я думаю, меня соблаговолят отпустить на репетицию.
– Еще рано, – сказал король. – Не знаю, почему это вам так не терпится уйти, когда я желаю побеседовать с вами.
– Потому что в присутствии вашего величества я всегда боюсь оказаться лишней.
– Моя милая, у вас нет здравого смысла.
– Тем более, государь!
– Вы останетесь здесь, – сказал король, снова усадив ее за фортепьяно и встав напротив.
А потом, устремив на нее не то отеческий, не то инквизиторский взгляд, спросил:
– Правда ли все, что вы мне тут наговорили?
Порпорина превозмогла отвращение, которое ей внушала ложь. Она уже не раз говорила себе, что будет искренна с этим страшным человеком во всем, что касается ее самой, но сумеет солгать, если ложь понадобится для спасения его жертв. И вот критическая минута, когда благосклонность властелина могла превратиться в ярость, неожиданно настала. Она охотно пожертвовала бы этой благосклонностью, только бы не унижаться до притворства, но от ее находчивости и присутствия духа зависели сейчас и участь Тренка, и участь принцессы. Призвав на помощь все свое искусство актрисы, она с лукавой улыбкой выдержала орлиный взгляд короля. Впрочем, в эту минуту его взгляд скорее напоминал ястребиный.
– Ну, – сказал король, – почему же вы не отвечаете?
– А зачем его величеству королю угодно пугать меня, делая вид, что он сомневается в моих словах?
– У вас отнюдь не испуганный вид. Напротив. Сегодня вы смотрите на меня чрезвычайно смело.
– Государь, боишься только того, кого ненавидишь. Зачем же вам желать, чтобы я боялась вас?
Фридриху пришлось призвать на помощь все свое хладнокровие, чтобы не уступить волнению, вызванному этим ответом – самым кокетливым из всех, каких ему до сих пор удавалось добиться от Порпорины. И, по своему обыкновению, он сейчас же переменил разговор, что само по себе является большим искусством, куда более трудным, чем принято думать.
– Почему вчера вечером вы упали в обморок, будучи на сцене?
– Государь, это никак не может интересовать ваше величество и касается только меня одной.
– Какое это блюдо вам подали сегодня на завтрак, что у вас так развязался язык?
– Я вдохнула запах некоего флакона и уверовала в доброту и справедливость того, кто принес его мне.
– Ах
