ней написано!
– У Кохановского?
– Нет, Тихоновича. То, что Кохановский напишет, скоро прочитаю. Обещал прислать свою книгу.
– Сама грамматика где?
– Вроде как в Минске. Я не уточнял. Но я в Минск и раньше писал – отвечали, что у них ничего подобного нет.
– Писатель ведь специально к тебе приезжал?
– Да, может из-за моих писем, а может, где в газете прочел. Каленкович кое-что написал. Сначала и Кохановский сказал, что обо мне хочет написать, а как узнал о Тихоновиче, так мы больше и говорили о нем. Ходили на кладбище, искали его могилу. Да где там. Столько лет прошло.
– Значит об авторе никаких следов?
– Чего же. Вот воспоминания Плешко остались, его сыновья кое-что рассказывали. Люди еще не забыли.
– А документально?
– Надо искать. Даже не знаю, откуда он родом, что за человек? У меня на чердаке кое-какие документы из церкви сохранились. Надо бы посмотреть. Засяду там над ними основательно… Зайди вечером.
Вечером подвыпивший Василь отказался лезть на чердак.
– Там пылища, все в куче малой. Приезжали после писателя хлопцы из Минска, перерыли все…
Жена Ганна удручающе покачала головой:
– Напаковали книг несколько мешков и увезли, а ему вина накупили. Там уже столько ходоков лазило, что, может, ничего и не осталось.
– Да не слушай ты ее. Злится. Она на меня все время злится.
– Коля, ну скажи, как на него не обижаться, когда он столько лет деньги тратил на различные книги. Детям конфет не купит, а на книжку потратится. Его ведь сколько раз приглашали на работу в пинский музей. Стеснялся, отказывался, говорит, «ну куда я без образования». И вот…
– Да ладно. Вот Кольке все передам, пусть пишет. А книжку свою Кохановский обещал прислать. Эх, было бы у меня образование…Столько всего на душе, а вот изложить на бумагу не могу. Завидую тем, кто умеет это делать.
– Садись и пиши, – улыбнулся я, – чего проще.
– Не скажи. Мог бы, конечно, выучиться. Да матери пришлось помогать. Потом армия, целина. Туда-сюда за рублем, а время утекло. Давай, я что-нибудь сыграю. Когда на душе погано, играю.
– В последнее время у тебя на душе все чаще погано да погано, – вздохнула Ганна.
– Да, беда-горе, жил человек, искал что-то, а не нашел… – он растянул меха гармоника, но играть не начал, – ты знаешь, не туда моя колея повела, не туда.
Когда я собрался уходить, он поманил меня пальцем в кладовку:
– Это я специально для тебя оставил, – и передал стопку книг, аккуратно обвязанную тонкой бечевой. – Помни Василя. Их сам Тихонович читал, пометки карандашом поставлены. Почитай и ты, поймешь, что он был за человек, какой высокой натуры священник. Такими, брат, нам гордиться да гордиться надо. А веревка крепкая, не волнуйся, бери за нее и неси. Она, если надо, и меня выдержит.
Я взял стопку. Он положил мне на плечо ладонь. Чувствовалось,
