в четырехэтажных зданиях рядом с плацем, большим выметенным асфальтовым полем с монументальной трибуной на краю. Каким-то чудом мы довольно быстро построились лицом к этой трибуне под презрительными взглядами взгромоздившегося на нее начальства.
Светло-фиолетовым морозным утром над плацем поднимался легкий парок от дыхания тысячи солдат. Матово поблескивали медные трубы военного оркестра. Казалось, что сейчас объявят о чем-то роком и значительном, о вероломном нападении Тамерлана, например, и мы прямо с плаца, не вооруженные, не жрамши, под звуки военного марша двинемся навстречу врагу.
Но жизнь оказалась мудрее и проще. Для начала нам объяснили, что мы попали в Школу младших специалистов, военное учебное заведение, которое за несколько месяцев готовит из гражданского раздолбая-солдата, который сможет чего-то, без большого ущерба для Родины, включать, и с которого хоть что-то, в случае ущерба, можно спросить.
Под конец командир части рассказал о вчерашней самоволке троих солдат из разных рот, которые, встретившись у женского общежития и распив спиртные напитки, затеяли драку, в результате которой одному из них проломили голову штакетиной.
Над строем словно пробежал ветерок сомнения, да и позади командира части офицеры тоже что-то стали оживленно обсуждать. Он полуобернулся назад, прислушался к разговорам и скомандовал:
– Отставить! Поясняю: конечно, штакетиной невозможно проломить голову в зимней шапке, но в этой штакетине был гвоздь!
Это объяснение моментально примирило всех спорящих, а новобранцы узнали, что в самоволку уйти здесь просто, выпивку достать можно, где-то здесь рядом есть женское общежитие, и все может кончиться благополучно, если не хватать первую попавшуюся штакетину с гвоздем.
Всюду – жизнь.
В предпоследней войне из-за женщины
Развевающимся ножом
Был один человек покалечен,
Неизвестный ни до, ни потом.
Он ругался, от ран кончаясь,
Но, отталкивая врачей,
Все смотрел, как вдали качались
Пары созревавших щей.
Я попал в роту «засовцев», операторов засекречивающих устройств, превращающих человеческую речь в голубиное воркование. Через три месяца учебы я должен был работать на этом аппарате, напоминающем пишущую машинку, со скоростью 120 знаков в минуту. У меня был потом, на гражданке, начальник, который в армии был сержантом учебной роты, готовившей «засовцев», только в Харькове. Так вот, особо важные бумаге по работе он печатал сам, и все машбюро сбегалось посмотреть, как легко, с какой скоростью и артистизмом он это делает. Он читал страницу и печатал, не глядя на клавиатуру, всеми десятью пальцами. На всю печать он тратил ровно столько времени, сколько нужно было, чтобы прочесть текст. И я мог бы стать таким сверхчеловеком, но фатум, фортуна, жребий, карта, фишка, рука провидения и десница рока, – все вместе поднатужились и перевели уже начинавшую
