style="font-size:15px;"> К Хартенштейну немедленно пристали с расспросами: «Что делается на Восточном фронте? Правда ли, дивизии вермахта уже на Волге? Сколько единиц вражеских судов потопил сам капитан? Действительно ли гросс-адмирал Редер поссорился с его шефом Карлом Деницем?» На базе связь имелась только местного значения, очень маломощный передатчик. Вступать в контакты на дальних расстояниях было запрещено. Единственно, удавалось подслушивать изредка сообщения, перехваченные из Мельбурна и еще реже – Кейптауна, иногда и с других радиостанций, но с большими помехами. На базе ощущался явный информационный голод.
Хартенштейн рассказывал и вспоминал в подробностях, что мог. И эпопею с «Лаконией», и свои операции в северных морях, и даже как однажды крепко запил на базе в Лориане, угодил на гауптвахту, едва не был разжалован, лично папа Дениц обозвал его головорезом, но после был помилован и вот послан в секретный поход.
Здесь повествование его внезапно прервалось, к столу подошел еще один человек, только что с улицы, или со двора, или оттуда, что на базе подразумевалось под этими понятиями. От вновь прибывшего тянуло холодом, принесенным снаружи. Высокий блондин, несколько костлявый, с вытянутым, породистым лицом, очень тонким, но и приятным. Ему улыбались и приветливо предлагали садиться, кто-то даже потеснился, освобождая место поближе к Хартенштейну. Словно явился всеобщий любимец и душа компании, а может, так оно и было на самом деле. Парень, еще совсем молодой, тоже в ответ улыбался до ушей, несколько застенчиво отводил глаза, хотя на предложенное место все же сел.
– Знакомьтесь, капитан. Это – наш Волк, – представил молодого блондина Ганс Тенсфельд, старший механик базы, и вдруг ухмыльнулся неприятно и нехорошо.
Хартештейн сразу понял, то ли по интонации, то ли по общей атмосфере, внезапно возникшей за столом, что Волк – никакая не фамилия и тем более не имя, а прозвище, видно, на базе это было принято. Ведь недаром он сам слышал, как посредника Марвитца называли Медведем. Но Вернер Хартенштейн был еще и командир военной подводной лодки, а значит, имел неординарную способность подмечать вроде бы малозначащие мелочи. Вот и сейчас от него не ускользнуло, как хорошенькая Гуди, ставя перед Волком его порцию, заученным и слегка испуганным жестом схватилась за серебряный медальон, висевший у нее на груди. А врач Эйгрубер укоризненно покачала головой, мол, как не стыдно.
Хартенштейн засмотрелся на медальон, пытаясь разгадать его значение. Но без успеха. Это определенно была вырезанная из металла буква, и не буква даже, а кажется, руна. В СС полагалось знать такие вещи, но спрашивать у Шарлоты было неудобно. Хотя надо же! И у врача Эйгрубер, и у Тенсфельда, и у дремлющего Бруно, и у всех вообще, за исключением самого Волка, имелся такой же точно знак. Однако он не висел медальоном, но в виде значка был приколот у кого к куртке, а у кого прямо на толстой вязки свитер. Значок напоминал готическое «Z», только перевернутое по горизонтали и в центре перечеркнутое вертикальной короткой полосой.
