ее мера – должна соответствовать реальному онтическому статусу конкретной общности, объединяющей владельцев. Так, имущество супругов может быть и обычно бывает общим, и это обосновано реальной общностью совместной жизни, объединяющей их любовью и т. д. Иными словами, общность владения поддерживается общностью семьи как некоего континуума общения между членами семьи. Если эта истинная, в качестве формы длящегося общения духовная по сути, общность нарушается, и обнаруживается, что совместная жизнь далее невозможна, и семья распадается, – вместе с этим, как правило, происходит и раздел имущества. Имущество же даже самых близких друзей почти никогда общим не бывает, и уж вовсе абсурдным было бы, например, предложение об объединении имущества отдаленно знакомых между собой людей или просто прохожих на улице. Все формы символизированного владения – деньги, акции и др. – есть только формы частной собственности, поскольку такое владение в действительности раздельно – в отличие от общественной собственности.
Общественная собственность есть первобытная форма владения, примитивная и архаическая. Родовая, общинная, или общественная собственность происходит из «собственности» стада диких травоядных на некую территорию, т. е. на то, что произрастает на ней, или «собственности» стаи хищников на этот же временный ареал и, в том числе, например, на тушу задранной антилопы. Все особи участвуют в использовании природных ресурсов, имеющихся на данной территории – в поедании травы или в пожирании туши. Однако ресурсы, как правило, ограниченны, а также различны по качеству, поэтому происходит борьба за их использование, в которой проигрывают больные, слабые, старые и проч. Отсюда уже видна нелепость представлений о «первобытном коммунизме», общности имущества и справедливого пользования им на заре истории, которую воображали себе, в частности, Руссо, Морган, или Маркс.
Первое закрепление прав – это иерархия в группе, система статусов, определяющих срочность доступа к пище и сексу как основным видам совместных ресурсов промискуитетной грегарной группы. Кроме легенд о «золотом веке» или грёз Руссо, нет оснований полагать, что иерархии не было в человеческих полигамных группах, притом что она наличествует у большинства грегарных видов, от птиц до высших приматов.
По происхождению своему каждое право – это право завоевания, право силы. Это не значит, однако, что оно остается таковым по существу. Право как раз становится правом, когда осознается само по себе, как соответствующее экзистенциальной ситуации человека, отвечающее характеристике человеческого, которую мы обозначим как множественность единств. Это парадоксальная ситуация, в которой обнаруживается различие между добром и злом, отсутствующее в дочеловеческой природе. Осознание этой ситуации совершилось в истории через теистическое просвещение.
Неразделенная, общая собственность группы есть актуально, на деле, собственность ее главы – главы семьи,
