он, дико смотря мне в глаза. – Вы ничего не знаете?
И видя мое коснеющее недоумение, прибавил:
– Да ведь ее уже нет! Она умерла! И, Боже мой, как ужасно!
Когда мы оба немного пришли в себя, он рассказал следующее:
«Гостила она у нас, но так как ко времени сенной и хлебной уборки старый генерал посылал всех дворовых людей, в том числе и кучера, в поле, то прислал за нею карету перед покосом. Пришлось снова биться над уроками упрямой сестры, после которых наставница ложилась на диван с французским романом и папироской, в уверенности, что строгий отец, строго запрещавший дочерям куренье, не войдет.
Так в последний раз легла она в белом кисейном платье и, закурив папироску, бросила, сосредоточивая внимание на книге, на пол спичку, которую считала потухшей. Но спичка, продолжавшая гореть, зажгла спустившееся на пол платье, и девушка только тогда заметила, что горит, когда вся правая сторона была в огне. Растерявшись при совершенном безлюдьи, за исключением беспомощной девочки сестры (отец находился в отдаленном кабинете), несчастная, вместо того чтобы, повалившись на пол, стараться хотя бы собственным телом затушить огонь, бросилась по комнатам к балконной двери гостиной, причем горящие куски платья, отрываясь, падали на паркет, оставляя на нем следы рокового горенья. Думая найти облегчение на чистом воздухе, девушка выбежала на балкон. Но при первом ее появлении на воздух пламя поднялось выше ее головы, и она, закрывши руками лицо и крикнув сестре: „Sauvez les lettres[2]“, бросилась по ступеням в сад. Там, пробежав насколько хватило сил, она упала совершенно обгоревшая, и несколько времени спустя на крики сестры прибежали люди и отнесли ее в спальню. Всякая медицинская помощь оказалась излишней, и бедняжка, протомясь четверо суток, спрашивала – можно ли на кресте страдать более, чем она?» ‹…›
А. А. Фет. «Ранние годы моей жизни».
‹…›…друг, посмотри на всю мою ложную, труженическую, безотрадную жизнь и скажи мне – что же это такое? за что? и для чего? Да куда же деваться?… ‹…›
‹…› Дело вот в чем: я встретил девушку – прекрасного дома и образования – я не искал ее – она меня; но – судьба, и мы узнали, что были бы очень счастливы после разных житейских бурь, если бы могли жить мирно, без всяких претензий на что-либо; это мы сказали друг другу, но для этого надобно – как-либо и где-либо! Мои средства тебе известны – она тоже ничего не имеет… Я представил этому благородному существу все, на что другие никогда не хотели даже обратить своего эгоистического взгляда; и она, понимая и сочувствуя моим незаслуженным страданиям, – протягивает руку… ‹…›
‹…› Пойду в поход – себя не жаль, потому что черт же во мне, а жаль прекрасного созданья… ‹…›
‹…› Это существо стояло бы до последней минуты сознания моего передо мною – как возможность возможного для меня счастия и примирения с гадкою действительностью… ‹…›
‹…› Я не женюсь на Лазич, и она это знает, а между тем умоляет не прерывать наших отношений, она передо мной чище снега… этот
«Спасите письма»
