Так как, говоришь, тебя зовут? А, прости, прости: Бабушкин. Так я на твоей улице, оказывается, и живу. И не знал! Слово даю – не знал! Живу и живу себе спокойно. А тут, выясняется, есть, существует где-то и человек, на улице которого я осел? Вот он, перед тобой. Далеко ходить не надо. Дай я тебя поцелую!
Бабушкин отвел руки Тузикова с растопыренными пальцами, которые тот наставил на него, подальше от себя:
– Если бы я со всеми целовался, знаешь, что со мной было бы, а?
– Чудеса, однако!.. – не мог успокоиться Тузиков. – Вон мой дом. Пойдем, гостем будешь!
– Посмотреть, как люди живут на моей улице, надо. Чтобы иметь представление. Ну, тогда пошли!
– Жена как раз на второй смене. Она тоже была бы рада.
Вскоре они сидели за столом в передней, Бабушкин листал альбом, а Тузиков показывал пальцем, поясняя снимки. Перед этим он не побоялся оставить гостя одного в доме – а чего бояться, когда это вон кто! – и сбегал в магазин, принес бутылку водки. Поскольку денег у него не было, то их выделил Бабушкин. «Конечно же, именем бедняка улицу не назовут, – добродушно думал Тузиков по дороге в магазин и из магазина. – Вот повезло так повезло! Хоть раз!..»
Когда выпили по рюмке, Тузиков поинтересовался, какая у Бабушкина самая любимая песня. Тот сначала задумался, даже сморщил лоб, а потом ответил, будто отрезал:
– Я без гармошки не пою!
– А если балалайка?
– Так себе… Но не побрезгую, если будет хоть какой аккомпанемент.
– У соседа возьму! – пообещал Тузиков и улизнул из дома.
Пока он где-то бегал, Бабушкин посмотрел в зеркало, что висело на стене рядом со столом, сделал важный, серьезный вид и сам себе сказал: «А что, может, оно так и есть… Не знаю, кто тот Бабушкин, однако же, если брать по большому счету, какая разница – кто он, тот Бабушкин? Может, это улица всех Бабушкиных, которые живут на белом свете? В Москве, в Питере, в том же нашем Гомеле? В Америке, если уж на то пошло, а? Нате вам, Бабушкины, улицу! Нет, Петр Михайлович, ты родился в сорочке. А сосед, Игнатович, так и заявил: «Я, Петр, был на твоей улице». А ты, Игнатович, побудь на своей. Что, отхватил? Где она, твоя улица? В каком болоте? То-то же! И не каркать мне! Где, где вы видели улицу имени Филина? Имени Степана Игнатовича Филина? А моя – вот она, родная! Не беда, что пока не ходят троллейбусы. Пустим!»
– Кого «пустим»? – показался на пороге с балалайкой Тузиков.
– Это я про свою улицу. Пустим, говорю, и троллейбусы.
– Пустим! Обязательно! С оркестром! – тряхнул балалайкой Тузиков. – Гуляй, город!
Бабушкин поправил хозяина дома:
– Гуляй, улица Бабушкина. Прошу не обобщать. Кстати, и песню напишем. Я попрошу самого известного композитора…
– Лученка можно, – предложил Тузиков. – Он для нефтепровода «Дружба» вон какой гимн сочинил. Его, его возьмем за композитора.
– А слова сами сложим, – предложил Бабушкин. – Да, Павел?
– Как пить дать!
– Стукнемся! Пусть все слышат!..
– Кто лучше, чем мы, знает
