каким образом я сделалась невестой прежде чем мне минуло девятнадцать лет, и почему я была замужней женщиной-ребенком, когда мне исполнилось двадцать лет? Оглядываясь назад на то, что происходило двадцать-пять лет тому назад, я чувствую глубокую жалость к девушке, переживавшей тогда критический момент жизни с таким беспомощным непониманием брака, полной таких неисполнимых грез и совершенно не подходящей к роли жены. Я уже говорила, что в мечтаниях моей юности любви уделялось мало места, отчасти вследствие того, что мне не приводилось читать романов, отчасти потому что я преисполнена была мистических порывов.
Все девушки носят в себе зародыш страсти и развитие её зависит от характера, приносимого ими в жизнь, и от влияний окружающей обстановки. У меня в детстве и юности были два идеальных образа, на которые обращены были нежные всходы страсти – моя мать и Христос. Я знаю, что это сопоставление покажется странным, но я стараюсь восстановить факты моей жизни такими, как они были, а не придавая им условного освещения. У меня были друзья среди мужчин, но не было ухаживателей, – по крайней мере, насколько я тогда знала; впоследствии я слыхала, что у моей матери несколько раз просили моей руки, но она каждый раз отклоняла предложения в виду моей крайней молодости; я имела друзей, с которыми охотно беседовала, потому что они знали гораздо больше чем я, но им не было уделено места в моих грезах. Все мои мысли направлены были на идеал божественного совершенства во Христе, и я мечтала сделаться сестрой в какой-нибудь общине, чтобы посвятить всю свою жизнь культу Христа и служению Его бедным. Я знала, что мать будет противиться осуществлению этой мечты, но мысль об избавлении от суетности обыденной жизни какой-нибудь великой жертвой неудержимо влекла меня.
Одним из результатов подобного взгляда на религию является идеализация священника, посланника и избранного служителя Божия. Выше всякого титула, дарованного земными монархами, кажется это отличие, пожалованное как бы самим «Королем над королями»; с ним на простого смертного нисходит божественное величие и венчает голову священнослужителя венцом тех, кто входит в число «королей и священников Божиих». При подобном понимании священнического сана, положение жены пастора, уступающее только идеалу монашеской жизни, казалось в высшей степени привлекательным, самая же личность избираемого пастора играла при этом второстепенную роль: «священный сан», близость к «святым вещам», благословение Божие, которое, казалось, простирается и на жену – все это придает пасторской жизни обаяние в глазах тех, которые склонны к самопожертвованию и имеют сильно развитое воображение. Обаяние это особенно сильно действует на живые умы, чистые сердца и души, отзывчивые на всякий благородный порыв, на всякий призыв к личному самопожертвованию. Когда впоследствии эти чуткие души достигают тех высших ощущений, тени которых манили их, когда они доходят до подвигов самопожертвования, о которых в юности до них доходили только слабые отзвуки, тогда покрывало
