разочарованным голосом. – Но тебе, так уж и быть – можно. А потом…
Ее ладонь похлопала по одеялу, и я понял, почему приговоренные к смерти всегда так растягивали курение последней сигареты.
Метель разошлась не на шутку, снег шел всю ночь и утро, засыпав все, что только можно.
– Ишь ты, – заметил дядя Женя, глядя в окно. – Вчера мороз, сегодня снег. Довели страну, понимаешь… При коммунистах такого не было, и в мире был порядок, и с погодой тоже.
– Да ну, в самом деле, – расстроенно сказала Вика. – Я хотела сегодня к Павловской съездить, повидаться, поболтать – и на тебе.
– Бешеной собаке семь верст – не крюк, – равнодушно сказала Эля. – Ты, если чего в голову возьмешь, так все равно это сделаешь. Можно подумать, что метель тебе помеха.
– Злая ты, – обвинительно сказала Вика. – Потому и одинокая. Или наоборот – ты одинокая, а потому и злая? Киф, как думаешь – какое из этих утверждений правильное?
Я в это время зевал, и потому ответить не успел. Да и не стал бы – я себе не враг, влезать в эти их дрязги, формально я предпочитал держать нейтралитет. Впрочем, за меня это сделала тетя Света, отвесившая равновесные крепкие подзатыльники обеим.
– Одной за длинный язык, – пояснила она свои действия сестрам, потиравшим затылки. – Другой за злобу ненужную.
– Ты, Свет, им работу какую найди, они от безделья дуреют, – посоветовал дядя Женя, лежавший на диване и смотревший какой-то фильм. – Картошку вон в подполе пусть переберут.
Он подцепил моченой морошки из тарелки, которая стояла у него на пузе, и отправил ее в рот.
– Что вы за люди такие? – сокрушенно спросила у сестер, надувшихся как мыши на крупу, тетя Света. – Светлый праздник на дворе, Рождество. Люди сегодня должны друг друга любить, радоваться жизни, а вы…
– Уже седьмое, – решил я немного перевести тему, поскольку дальнейшее развитие событий могло бы быть достаточно негативным. Одно неосторожное слово любой из сестер запросто станет тем первым камнем, который стронет лавину взаимных упреков. Не то, чтобы меня это сильно беспокоило, но быть свидетелем и зрителем семейных разборок в чужом доме – это занятие малоприятное. – Дни летят, однако… Скоро на работу идти.
– И не говори, Харитоша, – поддержал меня дядя Женя. – Раньше-то два дня гуляли – и все успевали, а теперь десять – так они как вода в песок уходят, кроме изжоги не остается ничего.
Вика открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут у меня зазвонил телефон.
– Харитон Юрьевич, – это был старший охранников, тон у него был деловито-настороженный, и у меня в животе немного похолодело. Чего, опять какие-то неприятности наметились?
– Ну-у-у, – неуверенно протянул я. – Случилось чего?
– Да нет, – бодро отрапортовал охранник. – Просто сегодня ни вы, ни супруга ваша не звонили, хотелось бы намерения ваши узнать… Да и планировали вы здесь первоначально три дня провести
