эти строки, и мне хочется протянуть руку из страницы и схватить его за рубашку. Привет, кривозубый. Возможно, ты и не умеешь читать, но тогда кто-то другой прочитает тебе эти строки. Может, твоя прелестная женушка или сосед, с которым ты ходишь на рыбалку. Где тебя застигнут наши совместные воспоминания? Я почему-то представляю себе, что в этот момент ты будешь менять колесо на машине жены. Она скажет тебе, что в одной из моих книг я обвиняю кого-то из окрестностей в том, что меня изнасиловали в возрасте семи лет. Может, ты увидишь мое лицо на мешковине, вызванное к жизни силой слова? Может, ты думаешь, что я забыла о том случае или вообще не придала ему значения? Хотя я в тысячах километров и через десятилетия от тебя, не забывай: у меня долгая память.
Когда он со мной закончил, было совсем темно. Я достала свои вещи и отряхнула их от пауков. Он помог мне одеться и завязал шнурки на кедах. Потом он подмыл меня из-под крана у чьего-то дома. Вода была теплой, потому что нагрелась за день, пока стояла в трубе. Мои ноги так и остались липкими.
Наше крыльцо светилось янтарным светом. В остальных домах было темно. Шла игра Малой лиги, издали виднелся свет прожекторов и звучал голос репродуктора, вызывающий игрока к бите. Я подумала: запланировал ли этот мальчик все заранее? Специально ли он выбрал время, когда все будут на бейсбольной игре? Что с его стороны было бы хуже: продумать все заранее и выследить меня или просто воспользоваться возможностью? Я даже и не знала, что хуже. Не хотела думать, что легко попалась, хотя, конечно, так и было. Даже в семь лет я это осознавала. С другой стороны, при мысли о том, что он меня сознательно выбрал и загнал как зайца, мне становилось плохо. Он отвел меня домой без слов, словно выполнял работу няньки. Потом я слушала, как быстро шагали его ноги в кроссовках вдаль по улице. Я смотрела ему вслед, и белое пятно его майки становилось все меньше, а потом и вовсе исчезло за углом.
В ту ночь удивительно сладко пахла жимолость. Я долго стояла на улице, стараясь придать своему лицу выражение, словно ничего не произошло. На нашем крыльце крепилось серое осиное гнездо. Внутри него были соты, и в каждой соте спала личинка. Я подумала, что было бы неплохо заснуть, как они. Вскоре отец открыл дверь, отодвинул москитную сетку и спросил: видела ли я игру?
– Входи, дорогая. Поешь? Вот твоя тарелочка, – сказал он.
Я вошла. Я была еще такого роста, что легко проходила под его вытянутой рукой. Со стороны стадиона послышался рев зрителей, словно кто-то сравнял счет или вырвался вперед. Представила, как этот мальчик залезает на трибуны к своим приятелям. На ум приходили все известные мне шутки про минеты и о том, что вагина девушек пахнет попкорном.
Я посмотрела на отца. Он бы легко забрался на трибуны и сровнял с землей этого мальчишку. Мать зарыдала и заперлась бы в ванной на целую вечность. Бабушка из своего инвалидного кресла сказала бы, что другого и не ожидала. Лиша была на матче и, возможно, сидела на трибунах и улыбалась тому мальчишке.
