таком случае для чего же возобновлен Шелайский рудник?
– Для тюрьмы… Чтоб, значит, вашего брата учить!..{20} Однако, ребята, мы болтаем, а работать-то всё-таки надо. Как бы уставщик не заглянул… Хоть брюхо-то у него и толстое, таскать тяжело, а подползти все же может. Надевайте канат на валок!
Мы накрутили на вал канат и к концам его привязали по бадье, или, говоря на горном жаргоне, по кибелю. Четверо из нас, в том числе и я, стали вертеть вал за железные ручки, двое других принимали кибель и выливали из него вонючую воду в пристроенный тут же желоб, из которого она стекала в канаву.
"Вертеть шарманку" вчетвером и даже втроем было совсем легко; вдвоем приходилось уже изрядно напрягаться, в одиночку же из всех нас смогли выкрутить только двое: Семенов и еще один, невзрачный с виду, хохол. Петр Петрович тоже захотел попробовать силу и, хотя с большим трудом, все же выкрутил.
– Ну, теперь я пойду, братцы. Прощайте, не бросайте робить, пока казака не пришлю.
– Вот что, Петр Петрович, – подошел к нему со сладенькой улыбочкой Ракитин, – вы задайте нам лучше урок. Знаете, у арестанта тогда только и руки на работе чешутся, когда интерес есть, а так, всухую, оно что же-с? То же, что со старой бабой такому молодцу, например как я, любовь крутить.
– Для меня, пожалуй, как хотите. Триста кибелей выкачайте, тогда приходите в светличку.
– Многовато-с!..
– Нельзя меньше, уставщик осердится.
– Ну, ладно, – сказал Семенов, – триста идет!
– А тот кибелек-с, который вы сами вытащили, тоже прикажете сосчитать?
– Отвяжись, шут гороховый, некогда мне с тобой лясы точить.
– Ну, всего хорошего!
Торговать не дешево!
Красных девушек целовать,
Нас, горемык, не забывать!
Ах, что вы, девки, делаете,
От нас, парней, бегаете!..
Петр Петрович ушел. Я полагал, что мы сейчас же с большим усердием примемся за работу, так как было уже не рано, а урок казался мне изрядным. В душе я удивлялся даже, что сотоварищи мои так мало торговались с нарядчиком. Но как только последний скрылся из виду, Ракитин взвизгнул от радости, подпрыгнул, потом заржал жеребцом и наконец закукурекал:
– Чай варить! – закричал он. – Кончен урок!
Остальные безмолвно последовали его приглашению. Семенов взял котелок и пошел к казакам спрашивать, где они брали воду. Я с недоумением поглядел на Ракитина.
– Как кончен урок? Когда же мы успеем?
– О, не беспокойтесь, Иван Николаевич, времени у нас много будет. Вы на сколько лет осуждены-с?
Я сказал.
– Фю-ить! Много воды выкачаете за эстолько времени! Больше трехсот кибелей.
– Значит, вы обманете нарядчика? Скажете – триста выкачали, не выкачав и тридцати?
– Во-о-от-с! Догадались. Вот именно! Следуйте всегда моему правилу, Иван Николаевич: старайтесь об одном только, чтобы желоб замочен был. Замочен у нас? Ну, и
Весь диалог о нецелесообразности затрат на Шелаевский рудник, ввиду его малой рентабельности, в журнальном тексте был выпущен цензурой. Истинная цель возобновления работ на руднике достаточно раскрывается частыми заявлениями Архангельского (являющегося прототипом Лучезарова): "Мне не нужен ваш труд – нужно ваше изнурение…" (В. Александров. Каторга и ссылка (Из воспоминаний). – Журнал "Современник", 1912, № 2, стр. 201).
