жилистую руку, развернул к себе.
– Что произошло, Лариндук? – озабоченно произнес рыцарь. – Такая вспышка агрессии для тебя не характерна!
– Дело не в Тимсе, если ты об этом! – с вызовом ответил человеку гоблин.
– А в чем? – Ярин не отпускал руку соратника, не желая уходить, не получив ответа.
Лариндук обвел взглядом площадь, на окраине которой они стояли. По ней в разные стороны сновали бывшие рабы, а ныне солдаты. Кое-кто из них на секунду оглядывался на командира и его советника, но никто не останавливался. Да и поблизости никого не было, так что подслушать их не могли.
– В том, что я не могу понять, что задумал аль-Зубия, – вздохнув, произнес Лариндук. – Я не верю в то, что он взял с собой столько продовольствия, что легко прокормит всю свою армию. А значит, у него есть какой-то план, реализовав который, он рассчитывает покончить с нами! Да и не зря же половина лагеря скрыта от наших глаз! – добавил гоблин со страстью. – Вот это меня действительно беспокоит! А что касается твоего Тимса, – после секундной заминки произнес Лариндук, – то будь с ним повнимательнее: в последнее время его поступки несколько настораживают. А теперь извини, но мне надо подумать. Вызывай меня, только если случится что-то на самом деле серьезное! – он выдернул свою руку из крепкой хватки Ярина, дошел до своего дома и скрылся за дверью.
Рыцарь долго смотрел на каменную стену, гадая, чем может там заниматься Лариндук, затем сплюнул себе под ноги и отправился в штаб. Ему тоже предстояло о многом подумать.
***
Генерал аль-Зубия приложился к своей фляге и осторожно сделал маленький глоток. Пить хотелось неимоверно, но запасов еды и воды в лагере было немного, так что приходилось экономить. С сожалением оторвавшись от живительной влаги, генерал закупорил сосуд и заткнул его за пояс.
Одновременно с этим снаружи послышались шаги, и один из двух стражей аль-Зубии откинул полог палатки и произнес:
– Полковник аль-Нид с докладом!
– Пропусти! – велел генерал и откинулся на своем складном стульчике (большинство генералов Джарахана даже в походе предпочитали сидеть, а точнее возлежать, на мягких подушках, но аль-Зубия был против излишней изнеженности).
Охранник скрылся, а секунду спустя в шатер вошел полковник аль-Нид. Это был рослый чернокожий (не просто темнокожий, а именно с черной как смоль кожей) мужчина тридцати пяти лет со шрамом на левой щеке, слегка прихрамывавший на правую ногу вследствие перенесенной в детстве болезни. Аль-Зубия больше всего ценил именно этого полковника, потому что аль-Нид был честен, смел и решителен (что, откровенно говоря, в армии султана скорее исключение, чем правило).
– Мой генерал! – войдя внутрь, полковник тут же почтительно кивнул.
– Надеюсь, у тебя добрые вести? – непроизвольно бросив взгляд на флягу собеседника
