князи и надо всем народом христьянским, так и людми великими, ако и над меншими станы деетца за панованье брата вашего, государя нашего…»
Таким образом, польская сторона, осведомленная о положении дел из первых рук, от беглого Ивашки Козлова, решается говорить лишь о “нуже”, о принуждении со стороны своего брата московского царя и великого князя, которое одинаково нестерпимо как для московских князей и бояр, так и для польских вельмож, согласных служить своему королю только в том случае, если им выгодно или вдруг захотелось служить, и не согласных служить своему королю, если не выгодно или вдруг не захотелось служить, что медленно, но верно подтачивает могущество и самую независимость Польши, правда, конечный итог этого внутреннего разложения государства и государственности ещё впереди. Единственно в послании к конюшему Федорову польский король и литовский великий князь решается обратиться иначе, заговаривает о возможном кровопролитии и свершившимся принуждении служить не где хочется по чести и положению рода, а где царь и великий князь повелел, да и эти, более резкие выражения осторожный потомок герцогов Сфорца поручает Ходкевичу, которому конюший Федоров отвечает, видимо, лично, без участия Иоанна, поскольку всё ещё находится в Полоцке, вдали от него:
«А штож писал еси в листу своем, штож государь мой хотел надо мною кровопроливство вчинити, и тое, брат наш, берешь перед себя небылыя слова Але зрадные, а не есть того коли бывало, а ни быть может, што царьскому величеству без вины кого карать. Также и того не бывало, што Литве Москва судити; полно, пане, вам и ваше местьцо справовати, Але не Московское царство. А штож в твоем листу писано, што потреба жалованью, Как бы годно самому подданному; и якая-ж то прямая служба, еже не мает воли государя своего над собою, но свою волю мает? И то есть не прямая служба, но зрадная, тоя ж от тебе зазле имею, як же в таковых сединах неразумьем писал ты. А что в твоем листу писано, штож государь мой волокитами меня трудит; ино государь мой; а где есть годно его царскому величеству наша послуга, тут его царское величество на потребы свои посылает, также и наше прироженство царскому величеству с радостию заслуговати, а не в трудность то себе ставить…»
Постаравшись побольней уязвить самолюбие этими рассуждениями о пренеприятных “нужах” и “волокитах”, которыми московский злодей трудит своих замордованных подданных, без расчета мест отправляя их на потребы свои, потомок герцогов Сфорца надеется на этот раз, не без основания, склонить униженных, оскорбленных князей и бояр не только к измене, к переселению в Литву со всеми своими вооруженными слугами, но и к вооруженному мятежу. По его высокоумным предположениям, мятеж должен возглавить Михаил Воротынский, действительно хлебнувший опалы, в отличие от Бельского, дважды прощенного Иоанном, Мстиславского, до сей поры сидевшего безвинно и тихо, и конюшего Федорова, отправленного в Полоцк на службу. По этой причине именно в послании Воротынскому он с достаточной
