стаканчик с остропахнущей коричневой жидкостью.
– Выпейте, успокойтесь.
– Просто замерзла, – пояснила я, стаскивая абсолютно мокрые сапожки. – Можно от вас позвонить домой?
Мне разрешили приблизиться к аппарату.
– Через пятнадцать минут буду, – пообещала Ольга, – только волосы высушу, извини, в ванной сижу.
Потом появился хирург, осмотрел и успокоил. Ничего особенного, слегка разбита губа.
– Небось когда бабенку из-под колес выдергивали, налетели лицом на ее плечо, – предположил доктор, – и расшиблись. Ерунда, из губы всегда море крови выливается.
– Как она? – Я осторожно ощупывала языком зубы.
Так и есть, передний клык, давно не собственный, а просто металлокерамика на штифте, угрожающе покачивался. Понимая, что предстоит визит к стоматологу, я приуныла. Если чего и боюсь, так это бормашины.
– Положили в палату, – врач подошел к раковине.
Нет, все-таки у эскулапов странная манера, мыть руки не до того, как осмотреть больного, а после, словно из брезгливости.
– Знаете ее? – спросил доктор.
Я покачала головой.
– Она в сознании?
– Да, – сказал доктор, – только молчит и не отвечает на вопросы. Шок. Вызвал невропатолога.
Тут дверь распахнулась, и всунулась треугольная мордочка, украшенная крупными круглыми очками.
– Вы спасли женщину? – спросила маленькая, похожая на белку докторица. – Пойдемте со мной. Отчего-то она не желает называть свою фамилию, – сообщила невропатолог. – Надеюсь, увидит вас и разговорится. Спросите имя, адрес… Ну, в общем, паспортные данные.
– Может, ей плохо? – осторожно осведомилась я.
– Да нет, – отмахнулась молоденькая специалистка, – небось боится, что милицию вызовут и за хулиганство накажут. Виданное ли дело, на путях ворон считать…
– Как у нее со слухом? – продолжала интересоваться я, пока мы пешком лезли на четвертый этаж. – И не говорит, и поезда не заметила, вдруг глухонемая?
– Ха, – дернула головой девица, очевидно, только в прошлом году закончившая институт. – Видали мы таких, просто безобразница, хорошо еще, что не пьяная.
Она с размаху открыла дверь и впихнула меня в палату. В крохотной комнатенке три кровати, но больная только одна, та самая спасенная женщина. Сейчас я разглядела, что у нее красивое, как говорят, породистое лицо. Тонкий аристократический нос, аккуратный подбородок, четко очерченный рот и словно нарисованные полукружья бровей. Хороши и волосы, густые, черные, то ли вьющиеся от природы, то ли дама оставила в парикмахерской целое состояние, добиваясь такого естественного крупного завитка.
– Как самочувствие? – тихонько поинтересовалась я.
Женщина даже не пошевельнулась, но по слегка дрогнувшим векам я поняла: слышит великолепно, просто не желает вступать
